Увешанная канделябрами и покрытая золотом синагога действительно была самой богатой и самой красивой из всех, что доводилось видеть адвокату дьявола. На расписном потолке выделялась надпись на древнееврейском: «Здесь врата рая». На одной стене красовался барельеф Иерусалима, напротив — другой, неизвестный адвокату город. Монсеньор Аркенти на ходу читал древнееврейские надписи на стенах, а падре Грасселли, не знающий этого языка, нервно шаркал ногами позади.
Через некоторое время адвокат спросил:
— Где он? Раввин?
— Должно быть, в своей комнате.
Они постучали в дверь в задней части синагоги и, услышав голос, вошли в комнату, где человек сидел на высоком стуле, склонившись над книгой, и что-то бормотал. Зеркало, закрепленное возле единственного окна, направляло солнечный свет прямо на книгу. Когда они вошли, тощий раввин в черной кипе на затылке поднял глаза, но не прервал молитвы. Как странно, он чем-то похож на моего отца. Вскоре раввин закончил молиться, бережно и почтительно закрыл книгу, обернулся к ним и с улыбкой поднялся со стула:
— Падре Грасселли, чему обязан честью вашего визита?
— У нас в городе важный гость. — Священник указал на монсеньора Аркенти. — Из Ватикана. Он хотел бы задать вам несколько вопросов.
Адвокат стал задавать вопросы об имени и роде Камбьяти. Раввин терпеливо выслушал его, скрестив руки на груди. Его узкое длинное лицо оставалось спокойным.
— Да, мне знакомо это место. Шелковичный путь, где живут шелководы. Многие из них иудеи, это верно. Есть одна семья
Камбьяти, одинокий старик и его сын, живущий неподалеку со своей семьей. Пожалуй, мы можем их проведать. Это недалеко.
Спустя час раввин и адвокат дьявола стояли у двери хижины, окруженной тутовыми деревьями. Дверь открыл сгорбленный человек со сморщенным лицом и бесцветными водянистыми глазами. Он радостно кивнул раввину и подозрительно взглянул на священника. Все вошли в хижину и сели за грубый деревянный стол в кухне. На столе стоял медный светильник, где жгли остатки оливкового масла. Пол был выстлан сухим тростником. В соседней комнате Аркенти заметил, как ему показалось, стопки пустых деревянных лотков для хранения шелковых коконов.
— Да, верно. Мы, Камбьяти, из испанских сефардов. Задолго до моего рождения иудеи пришли сюда — немного, кажется, пять или шесть семей. Теперь остался только я и семья моего сына. Они живут за этим холмом. — Он показал на холм за окном. — Но я не знаю, переселялся ли кто-то из Камбьяти в Кремону. Такое возможно. Я слышал, некоторые уезжали отсюда на восток, много, много лет назад. Не знаю почему.
В этот момент дверь распахнулась, и вошел высокий, крупный мужчина.
— Мой сын.
Молодой мужчина кивнул раввину и хмуро посмотрел на человека в одежде священника. У него были блестящие черные волосы, как у испанца, и темные проницательные глаза. Старик представил Аркенти и повторил вопросы, на которые только что пытался ответить. Сын не смог ничего добавить. Увидев, что отец и раввин держатся по отношению к адвокату дьявола с уважением, он заговорил другим тоном:
— Боюсь, я мало чем могу помочь.
Аркенти и раввин поднялись, собираясь уходить. Когда они стояли в дверях, старик охнул и поднес указательный палец к виску.
— О, постойте, постойте, теперь я вспомнил. Я знал, что название города звучит знакомо, но не совсем. Они уехали давным-давно, но не в Кремону, а в место под названием Крема. В деревню, кажется.
— Да, я ее знаю, — кивнул адвокат. — Недалеко от Кремоны, на реке Серио, на пути между Кремоной и Миланом.
— Кажется, дед рассказывал, что это случилось во времена его деда или даже прапрадеда. Он еще говорил, что тогда случилось кое-что ужасное, страшное.
Старик взглянул на раввина, который сделал ему знак не бояться и продолжать. Он прошептал, глядя перед собой пустыми глазами:
— Они стали христианами.
— Отец, — произнес сын, — этот священник — христианин, не стоит оскорблять нашего гостя.
— Нет, нет, никакого оскорбления. — Старик замахал руками и попытался объяснить: — Этот священник из Рима всегда был христианином, но те иудеи, что изменили вере, что предали свой народ, они совершили великий грех. Но он, он христианин, римский христианин, в этом нет ничего плохого.
— Возможно, их заставили окреститься, — заметил Аркенти.
— Ужасно, ужасно. — Старик покачал головой.
Адвокат дьявола и раввин распрощались со стариком, сын вышел следом.
— Идемте. — Молодой Камбьяти стоял, выпрямив спину и выпятив грудь. — Я покажу вам шелковичное хозяйство.
Адвокат кивнул. Они с раввином пошли за мужчиной в ближайшую рощу тутовых деревьев, где стоял каменный домишко.
В лачуге хозяин показал адвокату кокон шелковичного червя, держа его перед глазами. Кокон казался хрупким по сравнению с его грубыми пальцами.
— Как вы знаете, шелковичный червь заворачивается в кокон, выделяя со слюной шелковое волокно. К сожалению, большую часть мы убиваем прежде, чем они вылупятся, иначе они разорвут шелковые волокна кокона, уничтожив его. Некоторых мы, конечно, оставляем. Они вылупляются и откладывают личинки на тутовых деревьях.
Он посвятил их в некоторые тонкости получения шелка, после чего адвокат с раввином распрощались с ним.
Когда они спускались с холма, молодой человек догнал их с пригоршней коконов. Он застенчиво протянул их адвокату. По выражению глаз тот ясно понял, что это подарок, все, что может предложить гостю семья бедняков. Адвокат положил коконы в карман сутаны. Камбьяти кивнул, поклонился и вернулся в хижину.
Omnia vincit amor
Вернувшись в Кремону из Казале Монферрато, адвокат дьявола снова отправился в замок герцога на урок латыни. Они с девушкой сидели в саду, сквозь кроны деревьев пробивался неровный свет. Элеттра переводила Вергилия.
— Вы знали, что Вергилий родился в Мантуе и в юности учился здесь, в Кремоне? — спросил адвокат.
— Понятия не имела. — Элеттра казалась безразличной, словно ее мысли были заняты чем-то другим.
— А о том, что во времена римлян земельные наделы вокруг Кремоны отняли у хозяев и отдали воинам Антония? Ваш отец легко может оказаться потомком тех воинов.
— Хмм. — Похоже, девушке было скучно, но она мило улыбалась.
— Кажется, сегодня вам не очень интересно. Мы еще совсем немного поработаем.
Элеттра долго сражалась с коротким, но сложным отрывком. Закончив, она посмотрела на зяблика, сидящего на дереве:
— Сегодня он поет радостно.
Она снова улыбнулась. Аркенти пристально смотрел на девушку, а она — на птичку. Элеттра вздохнула и вернулась к книге.
— Omnia vincit amor, et nos vincemur amori.
Она замолчала, прикусив губу.
— Любовь… все побеждает, мы… давайте… и мы… будем побеждены любовью.
Он слушал кивая.
— Еще раз?
— Все побеждает любовь, и мы покоримся любови. — Она произнесла фразу быстро, словно только поняла скрытую в словах истину. — Мне нравится. Очень нравится.
Сегодня она казалась мягкой, открытой, дружелюбной. Немного скучающей, но, вероятно, ей больше хотелось поговорить, чем заниматься переводом. Тогда адвокат дьявола подумал, что, может быть, ему представляется возможность получить сведения, которые он искал много недель. Он уже не подозревал, а знал почти наверняка, что кандидата в святые и старую герцогиню связывали любовные отношения, но хотел определенности. Зачем же я ищу определенности? Чтобы проводить больше времени с этой искусительницей? Чтобы оправдать собственную слабость, выискивая ее в другом?
— Элеттра, знаю, мы уже говорили об этом прежде, но я должен спросить еще раз. Это очень важно, и мой долг требует найти ответ прежде, чем я закончу расследование.
Она ответила без улыбки, глядя ему прямо в глаза:
— А если я не хочу, чтобы вы закончили расследование?
— Что вы хотите сказать?
— Что вы закончите и вернетесь в Рим и я больше не буду изучать латынь! — Девушка с удовольствием его поддразнивала. — У вас такой серьезный вид, — засмеялась она.