Разногласия помогли Ванде сделать ряд выводов, и она начала открывать в своем супруге нового, совсем ей неизвестного человека: безвольного, лживого, в сущности, попугая, у которого все основано на показной стороне, к тому же совершенно пустого, несолидного, эгоистичного и даже жестокого. Она же мать, она живет для своих детей, старается сохранить неоскверненной чистоту своего очага, немаловажного и для него. Она мученица, а к ней относятся так, словно она не человек, а вещь. И никто не желает с ней считаться.
В его светлости Владимире Баллочанском все больше пробуждались плоть и плотское.
Он всю жизнь прожил, в сущности, как в санатории для нервнобольных, где в интересах пациентов все было под запретом. Нельзя было курить, пить, играть в карты, любить, дурачиться, наслаждаться, думать! Все запрещалось, все шло по раз и навсегда установленному распорядку, как в частной психиатрической лечебнице. Что он, собственно, знал, кроме ежедневных в течение многих лет больнично однообразных занятий по заранее намеченной программе и страшного, нездорового подчинения заведенным обычаям, правилам, принципам? Что? Летаргию воли, многолетнюю, безропотную покорность, мнимое обывательское счастье, которое лишь погубило в нем то хорошее, что в нем было.
«Что же он все-таки пережил, если взять все в целом? Болел бронхитом, ангиной, пил настой алтея. В гимназии на духов день вывихнул ногу и четыре недели ходил в гипсе, вот и все события его жизни! Главным переживанием детства представлялась ему ночная поездка с ныне покойным отцом в экипаже на виноградник в Божьяковац. Таинственные отсветы фонарей на лоснящейся шерсти лошадиных крупов — единственное глубокое переживание его детства. Бобочка права, когда утверждает, что величайшее проклятие современной жизни состоит в том, что она систематически уничтожает в нас все непосредственное, глубинное, затаенное! «Надо жить свободно, как живут в джунглях обезьяны!» Отказаться от балласта европейского интеллектуального воспитания. Стыдно признаться, хотя это сущая правда, что первая его женщина после брака была проститутка и случилось это в Рожнятове, в Галиции, в шестнадцатом году. Мировая война была в разгаре, и он, тридцатилетний кавалерийский офицер, воевал уже два года».
«А вот теперь эта необыкновенная женщина, эта Бобочка, стала для него настоящим откровением. С ней он избавится от скуки, обыденности, серости, вырвется на волю, испытает сильные, доселе ему не ведомые чувства!»
«И к чему говорить глупые фразы — об обязанностях «мужа и отца семейства»? Всю жизнь ему твердили об «обязанностях». И гувернантка с ее несносным «occupation quotidienne»[51], и мать, тридцать лет тиранившая его своей возвышенной любовью, и школа с ее экзаменами, и служба, вечно одни ограничения. Запрягут человека в пролетку, гонят и приговаривают, что это и есть «обязанности мужа, отца семейства и хорошо воспитанного сына» и что следует бежать ровной рысью до самых своих похорон по первому разряду (а гроб уже куплен заранее, на всякий случай). Да он и не собирается восставать против такого распорядка! Пусть ему только позволят хоть на минутку остановиться и передохнуть! Он согласен терпеть эти безысходные муки, дайте только передохнуть!»
«Он точно из воска, у него нет воли, он азартный игрок, поставивший на карту счастье своих детей!»
«Какие глупости! Что такое воля? Обезьянье подражание традиционным действиям. У него хватило воли, чтобы раз в жизни «захотеть» чего-то необычного! До сих пор у него не было воли, и вот сейчас, первый раз в жизни, ему открылась квинтэссенция этой мещанской фразы, он понял, что, в сущности, значит «хотеть». И то, чего он «хочет», не противоречит ничьим интересам! Он «хочет» всего-навсего одного-единственного светлого интервала в зеленой скуке, вырваться один-единственный раз на волю без сопровождения и без надзора. Да он вернется! Почему такая паника, неужто можно подумать, что он не вернется? И вообще к чему это чрезмерное внимание к его персоне? Все это его личные дела, которые ровно никого не касаются! Люди слишком назойливы и бесцеремонны! Особенно дамы из общества, а тем паче если они матери! Он трудится, зарабатывает деньги, кормит и поит этих назойливых нахалов — так к чему же такая тревога и нервозность»?
Сидит его светлость Владимир Баллочанский в баре и смотрит на мелькание красочных тканей и женских фигур. Движутся голые плечи, юбки, драпировки, движутся в звуках танца лица, колышется перед глазами пестрая толпа в ритме негритянской музыки, страстной, мутной и грубой, а Баллочанский сидит в ложе, пьет коктейль за коктейлем и смотрит, как Боба скользит по паркету с незнакомыми ему мужчинами.