«Что это за неприятные типы с подчеркнуто грубо скроенными смокингами, словно под черным сукном и туго накрахмаленной грудью вздуваются атлетические мускулы? Кто эти незнакомые люди с густой, жесткой, прилизанной бриллиантином шевелюрой, с крепкими зубами и английским пожатием руки? Спортсмены, которые говорят о глупых романах, уезжают зимой на Бернину, пьют литрами чай и, сидя среди цветов в полумраке, беседуют о книгах и музыке и милуются с Бобой или пляшут с ней целыми ночами, а он сидит в ложе, пьет коктейль за коктейлем и ждет рассвета, когда все устанут, чтобы сесть с ней в автомобиль и проводить домой. Все это распутство, непристойное и авантюристичное, откровенно говоря, гадко, бессмысленно и дорого. Безнадежно мучиться, ждать целыми ночами, подвергаться пыткам, унижениям, доводить себя до полного изнеможения, чтобы потом почувствовать женское тело, равного которому нет на свете, и дать себя тиранить и быть счастливым».
«Тут же, на паркете, вместе с Бобой топчется всякий сброд. Кричат и громко смеются третьеразрядные проститутки, перебирают клавиши рояля и клапаны флейты пьяные музыканты, толкутся приказчики с набрякшими потными руками и оловянными перстнями на пальцах, танец перемежается с уголовщиной, а Боба танцует радостно и невинно, как девочка. Воздух удушающе спертый: воняет простым мылом и соевым маслом. У обер-кельнера золотой браслет и перстень с топазом, прозрачным, как старое вино. Кельнеры затянуты во фраки, как манекены, в лакированных туфлях, напудренные, и под звуки гитар обслуживают пьяных развратников, вкушающих на серебре, и каждая такая удалая ноченька обходится Владимиру, по меньшей мере, в тысячу динаров».
«А Боба настоящая нимфоманка!»
«Нет, Боба самая искренняя и самая невинная женщина на свете! Она не утаила от него ни одной подробности из своей жизни. Ни того молодого венгерского гусара, бабника и развратника, в руки которого она попала восемнадцати лет. Это был рыцарь и подлец, искатель приключений и шантажист, любовник и укротитель, и в конце концов он бросил ее, как и прочих своих любовниц, и женился на другой. Звали его Немет. Фон Немет. Потом последовал брак с этим отвратным карьеристом Павлиничем и все те душевные раны, которые так и не зарубцевались! Боба ничего от него не утаила. Рассказала со всеми подробностями о множестве флиртов, о ночных кутежах по грязным кабакам с пьяными босяками, пронзавшими ее звериными взглядами. От них несло потом и нечистым телом, из вьющихся волос торчали соломинки и сухие травинки — следы сеновала, где они ночевали прошлую ночь. С одним из таких типов, который штаны подвязывал веревочкой, а вместо ботинок на нем были драные галоши, она, пьяная, провела ночь на телеге в каком-то запертом сарае где-то в пригороде. Но это было отчаяние одиночества! Такое можно понять!»
«Однако были и неприятные вещи. Старообразный карлик Муки с обезьяной Боби, игравший роль придворного шута. Ростом в девяносто семь сантиметров, в смокинге, с маленькими морщинистыми ручками, как у недоносков в банке со спиртом, этот маленький Муки прыгал по Бобочкиной квартире как невиданное домашнее животное. Звенел бубенцами, играл с хамелеоном Биби, носил на голове красный дурацкий колпак и наливался шампанским. Муки ему удалось выгнать, но маленькая, горбатая скрипачка Элеонора, чудо-ребенок, чахоточная, бледненькая, больная девочка, оставалась в неизменной милости у Бобы, и было во всем этом что-то темное и непонятное».
«А какие мрачные и подозрительные личности бывали на приемах у Бобочки! Эксцентрики, которые пили вино из человечьих черепов; аферисты, которые не могли жить без раков и спаржи, особенно в то время, когда ни раков, ни спаржи обычно не бывает. Целые дни ведутся разговоры о галстуках и помадах, а в конечном счете все это обходится ему очень дорого, поскольку и спаржа, и артишоки, и раки покупаются на его деньги. Вечер «сиамских близнецов», устроенный Бобочкой в честь друга детства, камерного певца Лориса, приехавшего в город на собственном рольс-ройсе, стоил немалых денег. Китайские свечи, малайская майолика, тухлые яйца, рыба с душком, лежалые дыни с майонезом, какие-то тяжелые опьяняющие пряности, сигары — и за все, разумеется, платил он, Баллочанский, а получилось все скучно и ненужно».
«Ни один человек из Бобочкиного окружения не вызывал у него ни симпатии, ни уважения. Вот и эта сумасшедшая графиня Орсиваль постоянно вертится около Бобы. Для чего она так часто приезжает из Сент-Миклоша и сидит здесь по нескольку недель? А госпожа Ангелина Бенито-Беницкая, похожая на мальчика, жена всем известного картежного шулера, до того скомпрометированная, что ни одна приличная дама не позволит себе появиться где-либо в ее обществе? Боба же демонстративно каждый вечер сидит с Анжеликой в одной ложе. В Бобином салоне постоянно шныряют тайные спекулянты парижскими и лондонскими духами и дамскими чулками; разные прощелыги с высокими титулами и видным положением торговых консулов целыми ночами играют в покер, chemin de fer, проигрывают, выигрывают. Отвратительный народ! Кто, например, этот мрачный аферист доктор Кириалес? Или этот лицемер, его светлость Крижовец, адвокат Кланфара, который только и думает, как бы выжить его из амстердамского предприятия. Потом ее кузен по матери, Урбан, бывший советник санкт-петербургского посольства, который пал уже так низко, что кропает газетные статейки и подписывает их собственным именем.