- Какая другая? - зло спросил я. - Ты еще не жил, а о жизни судишь. Мудрец!
- Жизнь, как такова меня давно не интересует, дружок. Я думаю о смерти. На небесах, которых я надеюсь достичь, все грехи моей молодости и ошибки зрелого возраста будут преданы забвению. Пошукай еще выпить, ты, я вижу, Нинке приглянулся. А?
- Дружок, да ты охренел. До дома не дойдешь.
- Доползу, а ты пошукай в спальне.
В другой комнате, что Толик назвал спальней, между кроватью и тумбочкой я нашел не одну, а три бутылки водки. Машинально, без интереса, открыл дверцу тумбочки и увидел три пакета с презервативами и пачку сигарет. Мне стало неловко, будто я подсматривал в замочную скважину.
Толик обрадовался, увидел в моих руках такое богатство. Пока я искал в пустом холодильнике что-нибудь съестное, он разлил водку и потянул меня за рукав.
- Не жрать сюда пришел. Садись.
- Я уже сидел - ты посиди, а закусить надо.
- Вот тебе сальцо - жри!
Мы опять выпили и Толик принял свое любимое положение на стуле. Я понял, что пока на столе водка, он не уйдет.
- Друг! - начал Толик. - Тебя не интересует влияние ветра-суховея на половую жизнь казаков Дона и Кубани?
Мои глаза полезли из орбит, а уши свернулись в трубочку.
- Что? Повтори.
- Вижу, проблемы донского казачества тебя не занимают. Печально. А как ты относишься к народам Севера? Тенденции полового взросления эскимосов, депортированных из Ванкувера в Ташкент, тебе тоже не интересуют?
- Слушай, Райтер, если об этом твоя книга, то ей цены нет. Ты гений!
- Нет! - Толик-Райтер опять налил водки себе и мне, при этом мне еще на кусок хлеба положил сало.
- Моя книга о влиянии менструальных циклов филиппинских женщин на юношескую потенцию московских мальчиков.
Толик-Райтер выпил водку, откинулся на спинку стула, сложил руки на груди и победоносно на меня уставился своими пьяными глазами.
- Друг! Я думал, что проза - это искусство при свете совести, а оказывается проза - это зеркальное отражение работы абортария. Мысль понятна?
- Я же говорил что ты не дурак.
Толик встал и протянул мне руку.
- До свидания. И если ты не зашиб Витька до смерти - желаю тебе удачи.
"Ба! А я совсем забыл о втором чижике".
- Он уже спит давно, твой Витька.
- Хорошо, если так. Ну, я пошел. Нинке привет.
Я проводил Райтера до двери и вернулся на кухню. Выпил водки, закурил. "А если в натуре я его прибил? Чепуха. Здесь уже были бы менты. Но уходить надо" Куда? Хотя все деньги целые, но топать по Москве, где меня ищут - опасно"
Выпитая водка не пьянила. Мной овладевал азарт зверя "Уйду или нет?" Предстоящая скачка не пугала - я уже свыкся с необходимостью постоянно остерегаться и чувствовать себя в напряженном состоянии. Гон! Гон! Объявлена охота. Не сам ли я свою жизнь превратил в охоту - из охотника превратился в зверя. Гон! Гон! Теперь-то что? Только найти и забиться в нору, отлежаться, зализать раны и... Что и? Норы нет, а душевная боль не залижешь, не зальешь. Потерянного уже не вернуть: годы ушли, словно песок сквозь пальцы.
Проснулась Нина. Я услышал скрип дивана, а потом ее шаги по коридору; стукнула дверь ванной. День начинался, и я не знал, чем, возможно, он закончится. Что-то нужно было предпринимать, но что - я не знал.
Нина плескалась в ванной, я слышал шум воды, а сам плескал себе водку в стакан ти пил, пил все больше трезвея и зверея от этого гона, от охоты на себя.
- Ты еще не ложился? - спросила Нина.
- Нет,- ответил я. - Только что проводил Толика-Райтера.
- Уже прилепил ему кликуху. Это на тебя похоже. А что же дальше?
- Дальше? Ты о чем? - спросил я Нину, а сам подумал: "А что дальше?"
- Ты мудришь, Андреич. Не жизнь тебя изменила, ты изменился сам. Есть ли смысл тебе мне не доверять. Я вся перед тобой. Как человек - я молода, а как баба - увы, старуха. Все и было - то в моей жизни - это Чита. Смотрела на тебя, как на бога, верила и веровала в тебя. Потом пустота. Наташка, как ты и предупреждал, в блуд ударилась, а мне словно по горлу серпом резанули - в слезах купалась, все тебя ждала, ведь обещал, что приедешь. Только вместо тебя письмо пришло - посадили и надолго, на целую жизнь. Не верила, что тебя потеряла.Ждала. Только ждать - это больно, страшно ждать с того света. Вот и покатилась моя колясочка под откос. Сердцем чую, что жив ты, а вот разум не разумеет, слезу гонит, да так, что и водкой не перешибешь. Последние дни какая-то нервная была, психовала. Сны дурные виделись. Налей-ка мне стопочку, что-то в груди давит.
Я налил водки себе и Нине. Ее признание для меня было, как снег на голову. Таких чувств от этой женщины, я не ожидал. Мы, молча, выпили, и она закурила. Села у окна. Я видел ее профиль, чуть вздрагивающие губы, четкий контур носа, облетевшие реснички.