Снег во дворе изъездили машины, и грязно чернел асфальт. Сказка прошла. Она ушла до следующего года, она ушла в будущее.
Нина открыла дверь и удивленно посмотрела на Семена, а потом на меня.
- Софья, приготовь нам кофе и коньячок. Непременно с лимончиком. Сюда, Сеня, сюда. Мы пройдем на кухню.
Я поволок Семена по коридору, а он таращил глаза на стены, увешанные картинами. Как и я предполагал, он не заметил на кухонной стене картину Айвазовского.
- Прежде я бы хотел увидеть работу,- заикнулся Семен.
- Нет проблем. Она за твоей спиной.
Он встал и обернулся. Сделал шаг назад, потом чуть в сторону, неотрывно глядя на полотно.
- Можно снять? - спросил Семен.
- Конечно! - разрешил я.
Он осторожно снял картину с гвоздя и поднес к лицу. Настал самый ответственный момент. То, приближая, то отстраняя холст от лица, Семен долго его рассматривал. Потом перевернул и поводил пальцами по холсту. Я молчал. Нервы собрались в комок, дыхание замедлилось. Семен оставил картину на стол и достал из кармана пиджака очки-лупу. Лицо его покрылось потом. Я не замечал времени, но чувствовал, что он достаточно долго рассматривает холст, чтобы сомневаться в его подлинности.
- Сто пятьдесят!
Семен повернулся ко мне и снял очки. - Цена хорошая.
- Двести и ни слова больше. Лишний базар - цена пойдет в гору.
Он опять надел очки и стал похож на жабу. И еще несколько минут вертел картину в руках, трогал мизинцем слой краски и даже нюхал полотно.
- Сто семьдеят пять. У меня больше нет.
- Год назад или чуть больше, Сеня, в Лондоне Айвазовский ушел за пол-лимона баксов. И ты это знаешь. И не делай мне больно.
Семен сел. Устало снял очки-лупу, платком вытер лицо.
- Вы меня грабите средь бела дня. И не говорите, что этот Ваня вам достался от вашей бабушки. Вы хотите продать, я могу купить. Давайте договоримся.
- Сеня! Не говори мне казус, что ты покупаешь этот холст в подарок дяде Изе. Перестань щупать бабушку, она холодная уже три дня. Триста пятьдесят и пьем коньяк.
- Послушайте, у вас нет совести. А таможня? А граница? А все остальное?
- У меня есть Айвазовский, Сеня, а у тебя деньги. Давай меняться. Соня! Неси коньяк.
- Нет Нет. Триста. Больше не могу.
- Когда я тебя увидел, Сеня, ты мне сразу понравился - дубло за десять тысяч баксов и шапка с барахолки, а в твоем "Мерсе" я понял - ты наш человек.
Вошла Нина-Софья и поставила маленький серебрянный подносик на стол, все аккуратно. Графинчик богемского стекла, рюмашки с наперсток - с таких не окосеешь!
- Когда тебя, Сеня, ждать с деньгами?
- Ждать не надо. Я могу позвонить?
- Конечно, но куда? Как говорил небезызвестнй тебе Беня Крик - я не люблю глупостей.
- Ах, оставьте Беню в покое. Бабель не знал, что пишет. Я звоню своему человеку - он привезет деньги. Не будем делать комедию - мы оба довольны.
Я проводил Семена в кабинетик к телефону. И он совершенно обалдел.
- Вы мне нравитесь все больше и больше. Давайте поговорим. Это же целое состояние.
- Увы! Все это уже принадлежит российскому народу, я спас только Ивана Константиновича. Мы сильно опоздали с тобой познакомиться, Сеня.
А через час или чуть больше приехал его человек, маленький, тщедушный еврейчик с потертым портфелем сродни портфелю Миши Жванецкого.
На кухне, как в славные совковые времена, мы обменялись рукопожатием, и я увидел в глазах Семена грусть. Он был настоящий еврей, и ему было больно расставаться с деньгами, даже за картину "Утро на море" великого русского мариниста Ивана Константиновича Айвазовского.
И как только евреи ушли, Нинка разразилась хохотом, буквально скрючиваясь в прихожей. Я смотрел на нее и не мог понять, что с ней. Она пыталась вынуть руку из кармана халата, но ей мешал смех и от того она смеялась еще пуще. Наконец ей удалось освободить руку и теперь уже я, сначала остолбенел, а потом, догадавшись, разразился смехом. В руке Нинки был револьвер.
- Я... я... я ду.. - она не могла говорить, водя передо мной дулом револьвера, а в барабане я четко видел головки пуль.
- Убери ствол, дура,- заорал я, а сам от смеха упал на пол. Нинка бросила револьер и села со мной рядом, все еще продолжая давиться смехом.
- Я..ре..ши..ла - это бандиты.
- Пушка откуда? Нина?
- Мужика Наташкиного или его отца, а может деда. Хер ее знает - она продолжала смеяться. Я взял револьвер в руки и на рукоятке увидел надпись "Лучшему стрелку ВЧУ". "Ой, ля-ля! Теперь ясно, откуда сие богатство. Господа-товарищи из этой организации умели потрошить врагов народа".
- Все, Нинок! Хорош ржать. Пора обедать. Что у нас на обед?
- И ты согласен обедать дома после такой блестящей операции? Едем в кабак.
- Нет, родная, кабак нам заказан. Моя рожа распечатана по всем отделам МВД, ФСБ и бандитским малинам. Нам солнышко, надо делать ноги из столицы.