- Да, нет, спасибо. И обед вовремя. Мне скоро надо ехать.
- Ты меня оставляешь одну?
- Ты поедешь домой. Проведаешь мать. Она, кажется, больна?
- А ты?
- Я позже за тобой заеду.
- Точно?
- Обязательно,- пообещал я. И представил на миг, какой нам предстоит разговор.
- Что ж. Садись обедать. Я хотя бы длждалась этого счастья - кормить тебя!
- Невелика радость.
- Отнюдь, дорогой. В этом бабья сущность и наша радость - кормить вас, мужиков.
- Оля, я прошу тебя не подводить разговор и вообще наши отношения к опасной черте.
- Ты чего-то боишься?
- Я боюсь только себя.
Солнце садилось куда-то за дома. Солдат подъехал вовремя - я не успел докурить сигарету. Нам предстояло проехать маршрут, последний маршрут Федорова, и выбрать место атаки.
- Ты уверен в своих железяках? - спросил я Солдата.
- Как в себе самом,- ответил Паша.
- Тогда поехали выбирать место.
До ночи мы кружили по окрестным дорогам. Накурились до тошноты и наспорились до хрипоты, но все же я уступил Солдату в выборе места.
- Фраер, не лезь ты в мои дела. Это моя работа.
- Ладно. Ладно. Делай, как знаешь,- согласился я с Пашкой, уже не способный с ним спорить и одуревший от этого мотания по бездорожью.
- Если ты уверен в своем выборе, то пора закругляться. Нас ждет шикарный ужин.
- Нет, шеф. С твоего позволения я поеду домой. Если что - позвонишь! О*кей?
- Поехали, Паша, поехали. Прежде меня отвезешь, а потом заедешь за Ольгой.
- Как скажешь,- согласился Солдат.
Я уже отключился от дневных забот, и все мои мысли были с Ольгой. Мне предстояло ей предложить не столько опасное, сколько оскорбляющее мероприятие. "Имею ли я право? Память, моя память дает мне это право. Пока смерть Зои и ее дочери не отмщена, я не имею право быть сентиментальным, а на все остальное я имею право - одно право - право мести".
Город встретил нас духотой и вонью. В огнях рекламы корчились полуголые шлюшки и скалились бритоголовые пацаны. Звуки улицы полнились тарабарским языком недоученной шпаны и матом, матом...
Отупелые менты по трое прочесывали толпы народа, разряженные в идиотскую униформу и от этого вызывающие к себе не уважение, а смех и, наверное, еще и брезгливостть. Но это все в центре города, сразу за мостом, а чуть дальше, через квартал-два, темнота, безлюдье и в темноте этой изредка вспыхнет огонек сигареты или, вдруг, мелькнет яркое окошечко ларька. Впечатление гнетущее от нищеты и барства, от скупости, переходящей в безумие. И это был мой город, моя страна.
Поднимаясь в лифте к себе на верхатуру я впервые подумал об отъезде. Куда? Зачем? Лишь бы подальше отсюда, где сердце не разорвется от бессилия, от боли, которой заполняется душа от жизни здесь. Невольно вспомнился Гур, Цюрих и неведомые миллионы баксов на моем счету в Швейцарии. Как это все сейчас далеко по жизни, что и вспоминается с натугой и вериться с трудом. А от всех этих дурацких мыслей меня отвлекла Ольга. Солдат расстарался - доставил ее вскорости за моим приходом.
- Тебя покормить?- начала она прямо с порога.
- Да! Я очень голоден. А что же ты?
- Я только перекусила с мамой. Так что буду ужинать с тобой. У тебя нет вина?
- Вина нет точно, но возможно есть водка и пиво.
- Неси, что есть. Я хочу сегодня напиться.
- Милая моя! Все, что угодно, только не это. У меня к тебе есть очень серьезный разговор.
-Разговор? Со мной? И о чем? - Ольга засуетилась, глаза ее забегали по столу, руки переставляли тарелки... Наивная дитя! Она предполагала разговор о нас, о нашей судьбе...
- Прежде мы поужинаем и, черт возьми, все-таки давай выпьем. Когда еще придется?
- Что ж так мрачно? - Ольга уже успокоилась, взяла себя в руки.
Ночь уже успокоила город. Он затих и уснул, но сном тревожным, чутким. Но не все спали в ту ночь. Мы все так же сидели на кухне друг против друга. Все было мной сказано. С болью, насилуя себя, но я все же ее заставил меня выслушать и поверить мне. В ее глазах стояли слезы, и сидела она отрешеннная, чужая, ушедшая в себя, вдруг повзрослевшая и так сильно похожая на Зою.
- Ты решил все окончательно?
- Да! И это решение не меняется. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит.
- А если... - начала Ольга.
- За "если" я отвечу перед Богом.
- Ты жестокий. Да, жестокий, даже если и прав.
Утро вечера мудрее. Свежее летнее утро с пением ранних птичек и с пестрыми куртками дворников на сером асфальте улиц. Первая сигарета и первый глоток кофе. Никогда я не был так спокоен, как в то утро.
Мы, молча, позавтракали. Ольга убрала посуду, села у окна и застыла. Я обнял ее, поцеловал в висок.
- Ольга! Так надо.
- Я знаю, что это надо - тебе - значит, я это сделаю.
- Только не волнуйся. Я буду рядом.