- И все же - загундосил Евсеев,- кто его ведет? Кто?
- Благодари Бога, что ведут только его, а не тебя. Я убрал твою пешку с шахматной доски. Живи спокойно. Хорошее я помню и спасибо тебе за все, что ты сделал для меня в дни давние, а теперь прощай.
- Постой! - крикнул Евсеев. - Федоров? Это твоя работа?
- А что случилось с Юрием Алексеевичем.
- Он пропал. Два дня назад вышел из банка и пропал.
- Нет! Это не моя работа, но есть кассета на которой он колется и сдает Фирса - подумай! Ты же опер.
- Погоди. Но ведь кассета у тебя, - опешил Евсеев.
- У меня копия, майор. Только копия. И вообще, держись подальше от Фирса. Я, помниться, тебе это советовал еще в дни нашего знакомства. Забыл?
- А если... - начал Евсеев, но я его перебил.
- Все, майор. Время вышло. Мне будет трудно объяснить людям, которые меня ждут, почему я не вышел от тебя вовремя. Да, и тебе будет несладко. Прощай!
Евсеев опустился в кресло. Я вышел из квартиры и вошел в лифт. "Нет! Звонить он никому не будет. Коль скоро он изменил присяге, работая на Фирса, так же он продаст и своего хозяина. И к тому же он сильно испугался, если приплел сюда политику. Им, бывшим кагэбешникам, везде чудится политика, заговоры, диверсии. А все-то было просто. Обычная бытовая мокруха, замешанная на банковских фантиках. Страх! Страх! Испугался Федоров и сдал Зою Фирсу. Фирс скумекал и тоже со страху за свою шкуру и за свои фантики приказал убить Зою. Страх! Страх! Неведают, что творят и творят, неведая. Суки!
- Ну что? - спросил меня Солдат. - У тебя еще оставалось восемь минут.
- О*кей! Поехали.
Машина рванула с места и уже через минуту мы были в придорожной лесополке, где Паша быстро сменил липовый номер на наш, а потом, так же быстренько, закопал фальшивку под ближайшим кустом. Сумерки опускались на город. Через несколько часов это спокойствие взорвется сиренами спецмашин, затрезвонят телефоны и город замкнут в железное кольцо, но это будет только через несколько часов, а пока все было мирно и тихо в предвечернем городе.
- Давай, Пашуня, проскочим в центр. Посмотрим, все ли там на месте?
- Я ж там был сегодня. Все проверил. Все на месте. Чего зря мельтешить?
- Все ж давай. Душу успокою.
- Нервный ты стал, Фраер. Не от крови ли голова закружилась? Или дело к концу ближется и у тебя от незнанки мурашки бегают по шкуре.
- Какой незнанки?
- Я так маракую, Фраер, что жил ты только в этом деле, а вот к концу подошло - ты и запсиховал. Так?
- Нет, Паша. Совсем не так. Что-то со мной происходит, но только не страх меня гоношит и никакая незнанка.
- Как знать,- вздохнул Солдат. - Куда ехать?
- Вези домой. Лару со Светкой уже точно больше не увижу. Втемную попрощаюсь.
Солдат опять вздохнул, нажал на газ и машина понеслась в Заречье. По дороге мы накупили всякой снеди, выпивки и даже успели прихватить перед самым закрытием торт в кондитерской лавке. "Устрою праздник" - уговаривал себя я, а сам чувствовал, что меня тянет к Ларисе, к ее теплу, спокойной, размеренной ласке, нежной любви без криков и стонов. И когда мы остались с ней вдвоем в ее комнате, она обняла меня и заплакала. Ее бабье сердце почуяло беду, почуяло опасность как мог, я пытался ее успокоить, но мои слова не действовали. Лицо ее стало вдруг некрасивым. Мокрым от слез, с губами толстыми и дряблыми щеками. "Не уходи! Не уходи!" - молила Лариса, держа меня за руки.
Я вырвался из ее рук и выскочил из комнаты на веранду. Две подряд скорые затыжки немного меня успокоили. Я присел на ступеньки. Вокруг лежала ночь с ароматом цветов и стрекотней цикад. Одиночество. Гнетущее одиночество навалилось на меня. Жизнь моя, маленькая и изломанная, показалась мне глупой ошибкой. "Кровью и слезами устал я путь свой, а дней моих осталось совсем немного. Кому из живущих я принес радость? Кого осчастливил? С кем был честен и добр был к кому? Нет таких! Пред Богом, на суде его, что скажу, чем оправдаюсь? Ради каких истин я похерил жизнь свою?"
Сигарета погасла и я закурил другую. Ко мне вышла Лара.
- Прости меня. Глупая баба, я не поняла, что тебе и так тяжко. Ноша твоя тяжела, а бросить ее ты уже не можешь.. или не хочешь?
- Уже не могу.
- Что же будет?
- Мы знаем, кто мы такие, но не знаем, кем можем стать.
Лариса присела со мной рядом на ступеньку. Тяжко вздохнула и взяла из моих рук сигарету.
- На тюрьме привыкла, а раньше не курила.
- К дурному привыкаешь быстро. Странность человеческой натуры.
- Недаром же говорят, что привычка - вторая натура. Пойдем в дом,- предложила Лара.
- Пойдем,- согласился я.
"Привычка. Привычка. Все это чушь! Свои слабости мы стараемся рядить в благочинные одежды. Всякой дряни в душе своей придумываем мудреные объяснения, прикрываемся словесами, а суть одна - алчность и нищета духа. Безволие и порождает привычки, коими и прикрываем свое же безволие. Где истина? В словах ли? В делах? Не суди, ибо сам судим будешь! Не брани, ибо слово бранное родит в душе зло и ненависть. Любовью живи - она сохраняет и умножает силы, дает Веру и надежду обретешь только в любви. Любовь не перестает. А вера? Во что же мы веруем, коль смертями и слезами кровавыми устилаем пути свои? Боже! Боже! Да есть ли, что святое на Земле этой?"