Катя! Катя-Катерина! Домик ее матери утопал в зелени, но калитка еле-еле держалась на одной петле. Давно не крашеный забор завалился набок, а крыша дома в пятнах ржавчины походила на маскировочную сетку.
- Куды ж ты запропастился, квартирант? - встрела меня бабка.
- По делам мотался,- нехотя ответил я, играя роль усталого человека.
- Катька за тебя справлялась. А ноне ить? Опять куды сбрыкнешь?
- Ноне не сбрыкну. Отпуск у меня.
- Никак и деньги наперед заплатишь? - поинтересовалась старуха с бесовским огоньком в глазах.
- А як же, заплачу.
Старуха обрадовалась.
- Тады гуляем. У меня холодец знатный, редисочка молодая, лучок с огорода, то да се. А, квартирант?
- А у меня пивко и водочка. Закатим пир горой. А Катерина где? Не объявится сегодня?
- Не. Не обещалась. На работе замучалась, бедолага. Ты помог бы ей, рази в отпуске.
- Повидаться мне надо с ней.
- Так то дело справное. Хлопца соседского сгоняю, тильки ты ему дай на жвачку аль на мороженое.
- Годится,- согласился я и бабуля рванула к соседям. Здесь стар и млад был готов за рубль хоть черта удавить.
В моей комнате было чистенько и по-домашнему уютно. Бабуля собирала на стол нехитрую закусь и вся светилась от нахлынувшего благополучия, а я сидел в углу на табуретке и вел с ней неторопливую беседу за жисть. Предвкушая оплату за комнату, она уже не хаила эту жисть, а говорила, что в войну было труднее, но пережили, а ноне и вовсе можно переохать. Беда - лекарства дорогие. Я ее слушал, а сам посматривал в оконце, выглядывая Катерину.
- Ничего, жить можно,- бормотал я бабке. "Ничего". Вот слово, которое чаще всего повторяют русские люди. Постоянно, по всякому поводу произносят они его беспечным или безразличным тоном. Ничего - перевода не имеет, ничего - оно и есть ничего. Это выражение настолько обычно, настолько распространено, что возможно увидеть в нем черту национального характера.
- Убивцив много развелось. Кажный день кого-нибудь убивают. Соседка сказывала, что опять убили большого начальника. Увесь город в милицейских кордонах. Ужас, што твориться.
- А когда убили-то? - спросил я беспечно, без интереса.
- А кто его знает, - ответила бабка. - Я со двора не хожу цельными днями. Если Катька хлеба не принесет, то сижу без хлеба. Ну шо? Катю ждать будем али сидать пора?
- Давай подождем,- согласился я и в это время в калитке увидел Катю.
Сколько и каких только я не видел баб. Блудливых монашек и монахинь - блудниц, красивых, как мечта, и уродливых, как моя судьба. Я их видел больше, чем воробьев и всякая, чем-то привлекала. На Катерину я смотрел, а отвернувшись, забывал о ее существовании. Ждал-ждал, а пришла - не обрадовался. Она была незаметная, маленькая, худенькая с грудочкой словно неспелые вишенки. Лишь глаза ее, огромные, бездонные, если долго смотреть - утонешь, точно в омуте. Ни черта я в них не прочел. Прошла, скользнула глазищами, тихое "Здравствуй" будто вчера расстались.
- Чего, мам, случилось? - она устало опустилась на табуретку у стола. - По какому поводу пир?
- Вот же квартирант объявился,- засуетилась старуха.
- Ну и что? - спросила Катя, все так же меня не замечая.
- Катюнь! Это я тебя позвал. Дело есть.
- Я твои дела знаю,- отрезала Катя.
Вмешалась старуха. - Хватит вам собачиться. Цыц мне! Сидайте к столу.
Мы расселись, но Катерина упорно меня не замечала. От водки отказалась и ела, так себе, с кондачка "Пир не получился, а у меня всегда так - хочу любви - получаются дети, хочу праздник, а выходит тюрьма". Мать с дочкой завели семейный разговор за краску, потом за какие-то орехи, скакнули с орехов на алименты и пошло-поехало. Я глотал водку и спешил напиться. "Катька ноне не моя. Пропал я, как сопли в фартуке".
Бабуля устала ругаться с дочерью, быстренько нахрюкалась, а что старухе надо? - две рюмахи и готово, распрощалась и ушла к себе. Я подсел к Кате поближе.
- Перестань, ты, кукситься, Катя. Давай поговорим по-человечески.
- О чем?
- Нет. Так разговора у нас не получится. Засосем по рюмочке, закусим студнем, а вот тогда и побалакаем.
- Не ломай комедию. Надоело. Все надоело.
- Я-то здесь при какой масти?
- Ты-то и не причем. Работа дурацкая надоела, а через нее и жизнь надоела.
- Ну, хватила. Жизнь надоела. От этой хандры есть одно лекарство.
- Какое? - встрепенулась Катя.
- Перестань беспокоиться и начать жить.
- Все у тебя просто. Только в жизни все не так. Сложнее.
- Я и не говорю, что просто, но это не означает, что надо паниковать. Дело в том, что слабость многих людей в силе их привычек. А ты изменись сама и, вот увидишь, измениться и твоя жизнь.
- Это все легко говорить, а на деле?