"Уходить. Надо уходить" - эта мысль не давала мне покоя. Сменялись сигареты, бежали минуты, уходила ночь, а решения так и не было. "Как и куда?" Пуганая ворона куста боится - я не доверял никому и всех боялся. Страх не за свою жизнь, а страх бессилия сковал мою волю. Первый раз в жизни я не нашел выхода и утро встретил разбитый бессонницей. Меня слегка подташнивало, и кружилась голова, но мысль о побеге от своих "друзей" не покинула меня, а затаилась где-то в уголках моего сознания и я знал точно, в какой-то миг, в самую, возможно, не подходящую минуту, в месте необычном, она овладеет мной и я, уже не способный ей противиться, последую за ней, быть может на свободу, а возможно и к своей гибели.
В столовой адюха уже накрывала на стол, и аромат хорошего чая плыл по комнате. Мед и варенье, сдобные булочки и печенье, а чуть сбоку от сладостей сыр и ветчина украшали стол, но я лишь выкурил сигарету и глотнул пару глотков чая.
- Ты поешь,- предложила Надя. - Нам сегодня кое-куда придется съездить и уже скоро за нами придет машина.
- Почему вчера не предупредила?- спросил я.
- Позвонили сегодня утром, ты еще спал.
- Если надо, значит надо ехать. Кто меня спросит?
- Тебе это надо, балда.
Я посмотрел на нее и сказал.
- Девочка, помнится, я тебе не позволял так со мной разговаривать и тем более так меня величать.
- Ты обиделся? - изумленно спросила Надя.
- Я никогда не обижаюсь - я просто долго помню.
Теперь она уставилась на меня, и я не отвел глаз, пытаясь прочесть ее взгляд, но васильковая цветь ее очей была непроницаема, губы чуть дрогнули, а потом она улыбнулась, поправила рукой свои роскошные волосы и отвела глаза от меня.
- Дурачок! Я удивляюсь, какой ты дурачок.
Я вскочил и в два шага был рядом с ней. Она не успела даже опомниться, когда я схватил ее голову и всои руки и, приблизив свое лицо к ее лицу, зашептал:
- Или говори все, что знаешь, или молчи. Ты самка, и самка умная - хочешь помочь - помогай, а нет - то не вякай. Удавлю!
Ее глаза были так близки от моих, что я видел их дно и на дне том ее скомканнуюдушу. Цвет васильков вдруг померк и глаза ее стали темно-синими и злыми. Она подняла свои руки и взяла мои, отняла их от своего лица.
- Делай так, как решил, но если у тебя не получится - пощады не жди. Тебя убьют. Мне жаль тебя. Ты не такой, как все. Но своя шкура дороже. А теперь иди в ванную - от тебя перегаром прет, как от алкаша, а нам ехать в фирменный магазин.
- Магазин? - удивился я. - Зачем?
- Посмотри на себя. Тебе ж одеться надо, на дворе, чай, не лето.
Бойцы приехали через час. О чем-то пошептались с Надеждой в прихожей и только тогда, она, чем-то озабоченная, вошла в гостиную.
- Ты готов? Поехали.
- Готов, как пионер,- ответил я и пошел вслед за ней.
В прихожей стояли два лба, но их глазки мне не понравились. Просто не понравились. Надев ботинки, я взял из руки Нади куртку и посмотрел в ее глаза. Васильки исчезли, и темная-темная синь заполняла их. Губы чуть дрогнули. В миг, последний миг, перед тем, как уже никогда не видеть этих глаз, мои глаза крикнули ей "Все?"Ресницы чуть-чуть, едва заметно, в ответ мне прокричали "Все! Уходи!"
Я медленно натянул куртку, и мне стало грустно. Мне стало неинтересно. Мир погас в секунду и мне уже не принадлежал. У меня не было часов, но я слышал, как секундная стрелка бежит по кругу, моему последнему кругу. "И почему так паскудно? Подыхать в лютый мороз. Глупо!"
Один боец шел впереди меня, а второй сзади. Нет. Они меня не торопили. Тот, что шел впереди мне предложил сигарету и я ее взял, но не прикурил, а нес в руке, пальцами не чувствуя ее тела. На переходе между этажами в окно я увидел джип. Он стоял у самого подъезда. И мне оставалось пройти еще два этажа. Я уже чувствовал выбритой рожей холодное дыхание зимы. До выхода оставалось совсем мало, а там джип, а там она - смертушка. "Достала-таки меня, а почему не страшно? Может это сон? Небытие? Нет. Это не сон. Вот и собака..."
Собака. Огромный пес, лохматый, с пастью крокодила вышел из двери квартиры на втором этаже и сел у порога. Дверь оставалась открытой "Мама, да где ошейник?" - раздался голос из квартиры и заполнил весь подъезд. Он ворвался в мое сознание, и, казалось, разбудил меня. До пса оставалось три ступеньки. Первый воин уже ступил на лестничный марш и не смотрел на меня, второго я только слышал. Пес сидел смирно и смотрел на меня, высунув свой огромный красный язык. Вышла девушка лет двадцати и нагнулась к собаке, пытаясь надеть ошейник, а за ее спиной была открытая дверь...
Мысль пришла потом, когда я перебегал через комнату к балконной двери, а прежде я сорвался с места, как стайер, оттокнув девушку и влетел в квартиру. Собачий рык я услышал через закрытую дверь, но уже его не боялся. Перепрыгнув кресло, сбив торшер, я подскочил к двери балкона. Она была не заперта, а моя мысль уже гнала меня и стегала, стегала.