- А кроссовки все-таки великоваты. Остановимся здесь.
Я присел рядом. Мы так далеко углубились в лес,что уже не было слышно городского шума и заботы этой жизни казались нереальностью, а страницами уже прочитанной книги. Хотелось курить, но я боялся дымом сигареты испортить аромат осеннего леса. Так и сидели мы в тишине на берегу темного пруда, вдыхая с торопливостью уставшего человека дурманящий воздух живой природы. Время остановилось. И не было желания его торопить. Я чувствовал, что сейчас, сию минуту на берегу черного пруда, в умирающем предзимнем лесу со мной произойдет то, что я осознаю, может быть, не скоро. Душа моя замерла, прислушиваясь к тишине леса, как будто она давно уже рвалась к этой тишине и этому покою и вот, дорвавшись, она упивается этой благодатью, копя силы для дней предстоящих...
- Ты видела картины Левитана?
- Нам читали курс русской живописи, но я не особо обращала внимание на это. Теперь жалею. Расскажи мне о его картинах.
- Лучше, Левитана, на мой взгляд, никто в русской живописи не писал осень. Говорят, что он написал более ста осенних картин, не считая этюдов. Кажется, что он нанес на полотно все осенние дни. Его осень очень разнообразна. Вещи писал обычные: стога сена, почерневшие от сырости, маленькие речки, кружащие в медленных водоворотах палую листву; березки одинокие, косматые дожди над лесными, как этот, прудами и небо. Его небо похоже на тонкий лед. Он передавал печаль осени, печаль прощальных дней, сыплющихся листьев, загнивающих трав, предзимнего солнца, едва прогревающего землю. Ты можешь ясно представить его живопись, глядя на этот пейзаж, что сотворила для нас природа.
- Стас! В тебе столько противоречий: ты и злой, и добрый, жестокий и нежный. Ты очень сложный, Стас.
- А по-моему нет. Я просто человек и восторгаюсь сутью природы, а вернусь в логово людское, опять же стану им подобным - жестоким,злым, жадным и коварным. В этом суть любого человека.
- Я не хочу говорить о других. Я хочу говорить о тебе. Оставайся таким, как сейчас. В этом состоянии души. Когда ты говорил о Левитане, твои глаза были синее неба, а лицо твое было добрее добра. Ты хороший, Стас, и я, кажется, тебя люблю.
- Спасибо, Мадлен. Знать мне нужно поселиться на берегу лесного озера и жить с тобой в одиночестве. В мире людском сложно сохранить себя чистым, да уже мне и поздно. Время, лучшее время жизни, уже ушло. Молодость - это время сближения. Старость - время разлук, время потерь. Счастлив тот, кто сохранил молодость до глубокой старости. Когда наступает пора утрат - трудно быть одному. Горе человек, если он один. Неразделенная радость - не радость. Человека портит счастье, если он переживает его один. В радости ведь тоже нужна помощь: помощь, чтобы ощутить счастье до глубины души, ощутить и поделиться им с ближним. Я же, Мадлен, одинок. Одинок, как последний глаз, идущего со слепыми... Моя душа рванулась к тебе, прежде глазами, увидев твое лицо, тело красивое, а потом она замерла в ожидании. Я тебя хочу и я тебя боюсь. Глупо говорить женщине такие слова, но сердце, Мадлен, для того и дано человеку, чтобы он любил; разум, чтобы жил разумно.
- Стас! Милый Стас! Пусть не кончается этот день никогда в нашей жизни. Если мы будем помнить всегда этот лес и этот пруд в любой ситуации мы не потеряем друг друга. Мы бы не знали всей этой прелести, не углубившись в лес. Так и в жизни - мы не поймем ее сути, не прожив до дней последних. Я с тобой буду до последней минуты. Обещаю, что не покину, не предам. Мы с тобой признались друг другу в любви и поклялись в верности. От чего же ты грустен? Милый Стас? Лесной воздух взыграл во мне аппетит. Не пора ли нам перекусить? Или мы зря тащили эти сумки из города?
- Это наш первый пикник. Наш первый день. Что же Бог послал нам? Ого, курятина-гриль и копченое сало. Салями и сырок. Овощи и фрукты, а где же... ах, вот она, любезная. Холодненькая! Юлдус и пивко положил, молодец! Давай, хозяюшка, расстилай достархан, будем снидать.
- Что такое - снидать?
- Снидать - это кушать, но не просто, а с аппетитом.
- Я хочу снидать, -сказала Мадлен и ее лицо светилось радостью.
Время перевалило за полдень и в лесу посвежело. Я развел костерок и набросал в жар его картошки, а на прутике, над веселым огоньком, жарил сало. Даже не жарил, а слегка коптил, придавая ему запах дымка. Жир с кусков сала капал в костер и трещал. Курицу, огромную, как индейка, я насадил на толстую палку и тоже слегка придымил над нашим очагом. Мадлен резала овощи, сыр и колбасу, сооружая из всего этого чудесные бутерброды. Бутылка водки, привязанная за горлышко к прутику вбитом в берег покоилась на дне пруда. Аппетит наш уже требовал отмщения, мы глотали голодные слюни и наконец-то все было готово, красиво разложено на скатерти, чуть парило и издавало ароматный запах. Я извлек со дна бутылку водки и разлил ее по стаканам.