– Да, кстати… Если вы ночью что-нибудь услышите, Хаддон, не тревожьтесь. Что бы это ни было, оно безвредно… пока.
И только когда он ушел, и я остался один в своей комнате, на меня снизошло значение тех слов, что он сказал, и того, как он их произнес. Мне стало понятно, что в них было подтверждение тех диких слухов, которые наводняли Аркхам, и что Туттл говорил со мной вовсе не без затаенного страха. Задумавшись, я медленно разделся и облачился в пижаму, которую Туттл разложил для меня на кровати; мой ум ни на минуту не отклонялся от мыслей о зловещей мифологии древних книг Амоса Туттла. Я вообще никогда не принимаю скоропалительных решений, а сейчас и подавно не был склонен размышлять быстро.
Несмотря на очевидную абсурдность всей этой мифологической конструкции, она все же была выстроена достаточно хорошо для того, чтобы заслужить чего-то большего, нежели просто мимолетного внимания. К тому же, мне было ясно, что Туттл более чем наполовину убежден в ее истинности. Уже этого одного мне было достаточно, чтобы задуматься, ибо прежде Пола Туттла всегда отличала тщательность в исследованиях, а его опубликованные работы никогда не подвергались критике за неточности даже в самых малых деталях. Как результат столкновения со всеми этими фактами, я, по крайней мере, готов был допустить, что у мифологической структуры, очерченной для меня Полом
Туттлом, были какие-то основания. Что же касалось ее истинности или ошибочности, то, разумеется, тогда еще я не мог положиться даже на пределы собственного разума: поскольку, стоит человеку принять или отвергнуть что-либо у себя в уме, впоследствии ему вдвойне – нет, втройне – сложнее будет избавиться от своего умозаключения, каким бы пагубным для него оно ни оказалось.
Размышляя так, я лег в постель и стал ожидать прихода сна. Ночь темнела и углублялась, хотя сквозь легкие занавеси на окне я видел, что небо усыпано звездами, высоко на востоке взошла Андромеда, а осенние созвездия начинают подниматься из-за горизонта.
Я был уже на грани сна, когда, вздрогнув, очнулся от звука, который, насколько я потом понял, доносился до моего слуха некоторое время, но лишь теперь я осознал полное его значение: слабо подрагивавшая поступь какого-то гигантского существа отдавалась вибрациями по всему дому, однако звук этот исходил не откуда-то поблизости, а с востока, и на какое-то мгновение Я в смятении решил, что из морских глубин восстало нечто и шагает вдоль берега по мокрому песку.
Но стоило мне приподняться на локте, я вслушаться более внимательно, как иллюзия рассеялась. Какой-то миг вообще не было ни звука; затем шаги послышались снова: нерегулярный, ломаный ритм – шаг, пауза, два шага довольно быстро друг за другом странное чмоканье…
Обеспокоенный, я поднялся и подошел к открытому окну.
Ночь стояла теплая, почти душная; воздух был неподвижен. Далеко на северо-востоке луч прожектора описывал в небе дугу, ас севера доносилось слабое гудение ночного самолета. Перевалило уже за полночь; низко на востоке сверкали красный Альдебаран и Плеяды, но в то время я ещё не мог связать те странности, которые слышал, с появлением над горизонтом Гиад. Это пришло позже.
Звуки, между тем, нисколько не ослабевали, и мне, в конце концов, стало ясно, что шаги, на самом деле приближаются к дому, каким бы медленным ни было их продвижение. Я не мог сомневаться также ив том, что они доносятся со стороны моря, поскольку в этой местности не было никаких сложных конфигураций рельефа, которые могли бы изменить направление распространения звука.
Я снова начал думать о похожих шагах, которые мы слышали, пока тело
Амоса Туттла еще лежало в доме, хотя и не мог, конечно, припомнить, что точно так же низко, как сейчас на восток, Гиады склонялись тогда на запад. Если эти шаги сейчас как-то и отличались, то я не мог определить, как именно, если не считать того, что теперь они казались как-то ближе, но близость эта была не столько физической сколько психической. Убеждение мое в этом стало настолько сильным, что во мне начало нарастать беспокойство, в котором уже сквозил ничем не прикрытый страх: я не мог оставаться на месте и подавлять в себе дикое желание идти искать чьего-нибудь общества. Я быстро подошел к двери комнаты, открыл ее и тихо вышел в коридор, чтобы найти хозяина дома.
И тут же сделал новое открытие. Все время, пока я находился в комнате, те звуки, что я слышал, вне всякого сомнения, доносились с востока, и только слабая почти неощутимая дрожь отдавалась в старом доме. Но сейчас, во тьме коридора, куда я вышел без лампы, я начал понимать, что как звуки, так и сотрясения исходят откуда-то снизу – не из-под самого дома, нет, источник их располагался гораздо ниже: они поднимались будто бы из каких-то глубоких подземелий. Напряжение моих нервов возрастало, пока я стоял в темноте, пытаясь взять себя в руки, как вдруг увидел слабое свечение, поднимавшееся со стороны лестницы. Я сразу же бесшумно двинулся в ту сторону, перегнулся через перила и увидел, что свет идет от электрической свечи, которую держит в руке Пол Туттл. Он стоял в нижнем зале в халате, хотя мне даже сверху било видно, что он так и не раздевался. Свет, падавший ему на лицо, обнажал всю напряженность его внимания: вслушиваясь, он слегка склонил голову набок и стоял так все время, пока я на него смотрел.
– Пол! – наконец позвал я громким шепотом.
Он сразу вскинул голову и увидел мое лицо, без сомнения, хорошо освещенное свечой в его руке.
– Вы слышите? – спросил он.
– Да… Ради Бога, что это?
– Я уже слышал такое, – ответил он. – Спускайтесь сюда.
Я сошел в зал и остановился подле него. Несколько мгновений он изучал меня, пытливо и пристально.
– Вы не боитесь, Хаддон?
Я покачал головой.,
– Тогда пойдемте со мной.
Он повернулся и повел меня в глубь дома; мы стали спускаться в подвалы. Звуки, раздававшиеся все это время, набирали громкость, как будто на самом деле приближались к дому, словно их источник действительно находился прямо под нами, и теперь очевидным становилось не только определенное сотрясение самого здания, но и колыхание всей почвы вокруг него. Было так, словно некий подземный беспорядок избрал именно это место на поверхности земли для того, чтобы, проявиться. Но Туттла это, судя по всему, не беспокоило – несомненно, потому, что О уже испытал такое прежде. Он сразу прошел через первый и второй подвалы в третий, расположенный несколько ниже остальных и, вероятно, построенный позднее, чем два первых, но облицованный такими же блоками известняка, скрепленными цементом.
В самом центре нижнего подвала он остановился и внимательно прислушался. Звуки в тот момент достиг ли такой силы, что казалось, будто весь дом захвачен круговоротом вулканической активности; только его опоры оставались нетронутым, а балки над нашим головами вибрировали и вздрагивали, скрипели и стонали от того громадного напряжения, что проявлялось в почве под нами и вокруг нас. И даже каменный пол погреба казался живым под моими босыми ногами. Но затем нам стало чудиться, что звуки шагов отступили на задний план, хотя в действительности Они, конечно, нисколько не утихли, а просто мы несколько привыкли к ним, и наши уши начинали настраиваться на иные звуки в ином ключе – они тоже поднимались снизу, как будто с огромного расстояния, означая собой некое неизбывно отвратительное, адское коварство. Эти новые звуки постепенно обволакивали нас.
Их первые свистящие ноты не были достаточно ясны, чтобы оправдать какие бы то ни было догадки по поводу их происхождения, и мне пришлось вслушиваться в них несколько минут, чтобы понять; зловещий свист или хныканье, вплетавшиеся в общую какофонию, принадлежат чему-то живому, некоему мыслящему существу, ибо через какое-то время они переросли в грубые: и неприятные слова, неясные и неразборчивые, хотя слышно их было хорошо. Туттл уже поставил свечу, опустился на колени и теперь полулежал на полу, приложив ухо к каменной плите.
Повинуясь его жесту, я сделал то же самое и обнаружил, что звуки из-под земли стали более узнаваемыми, хотя и не менее бессмысленными. Сперва я не слышал ничего, кроме невнятных и, вероятно, бессвязных завываний, на которые накладывалось зловещее пение. Позднее я записал его вот так: «Йа! Йа!.. Шуб-Ниггурат…