— Леонид! — окликнул он вертящегося подле штабной палатки ординарца. — Вестового звать недосуг нынче, пусть вместе с другими победу празднует да горе горюет, а ты сбегай до тысячника Феоктиста Степановича, пускай ко мне придёт.
— Будет исполнено, Ваше Превосходительство! — Лёнька залихватски щёлкнул пятками и попылил по уводящей в город дороге.
— Феоктист свет Степанович, вот что мне от тебя требуется: сотню особую по тревоге поднять да за ворогом вслед пустить. Старик — охотник, раб бывший, нашими из плена освобождённый, говорил: впереди отроги непролазные, да в них имеется щель-ущелье, Суровым оком прозывается. Орки сейчас по каньону пойдут, и ущелье то им никак не миновать. Врага ратники твои опередить должны, щель ту телами своими закрыть, нас ждать, до подхода нашего продержаться.
— Будет исполнено, господин генерал! Только от сотни той после сечи кровавой осталось лишь восемьдесят ратников: первыми в атаку шли, первыми бастионы брали. Лихо сражались…
— Ты мне о подвигах их реляции потом писать будешь. Сейчас же от тебя другое требуется: войско малое всем требуемым вооружить да в погоню отправить. И вот ещё: бронь тяжёлую им не одевать, пусть налегке идут, иначе в обход не пройдут и ко времени не поспеют. А вот стрел калёных чтобы с избытком взято было! А то, что воев меньше сказанного, так тут ничего не поделаешь, молодых да неопытных нет возможности набирать. Это пока выберешь, пока спытаешь, да и не обучить их тому, хоть и малому, чему прочие обучены… Одним словом, иди, время нас поджимает, по пяткам бьёт. Передай мои слова ратникам-солдатушкам — на большое дело они поставлены. Ведь ежели врага не задержать, война ещё надолго затянется. Разбегутся орки по лесам да весям, ищи их потом! Али в крепостях родовых засядут, и стены их нашей кровью заливать придётся. Сейчас их надо бить, покуда они вместе собраны. Всё, как есть, ратникам и передай. Да ещё скажи: воевода, мол, не приказывает, просит, низко кланяясь.
— Передам, воевода — батюшка, всё, как велено, передам и сделаю. Да и сам, пожалуй, со всеми пойду.
— Нет, Феоктист Степанович, такого приказания не было, ты здесь останешься. Ещё две сотни специальные готовить станешь. Думаю я, они нам всё одно понадобятся… Если всё по — нашему будет и задуманное удастся, то и тогда какой — никакой орк в чаще лесной и среди глыб каменных да спрячется.
Получасом спустя отряд ратников войска особого, малого, по приказу тысячника вытянувшейся колонной направился к западному выходу из города. Они шли ходко и вот уже первые десятки начали взбираться по камням в горы.
— Евстигней Родович! — начальник особой сотни Любомир Прохорович, стоя на вершине небольшого валуна, казалось, окликнул ратника, двигавшегося в середине колонны. — Подойди ко мне!
Привыкший повиноваться воин, задрав вверх острие короткого копья, расталкивая впереди идущих, поспешил к окликнувшему его начальнику.
— Ваш благородь, десятник Евстигней по Вашему приказанию челом в ноги кланяется! — отрапортовал он, впрочем, не торопясь сгибать нагруженную всевозможной поклажей спину, а лишь слегка потупив взор, чтобы не встречаться взглядом с находящимся не в лучшем настроении начальством.
— Возьмёшь десяток воев, что покрепче, любых, которых только захочешь, выберешь, и пойдёшь, не останавливаясь. Всё время прямо иди, не заплутаешь. До ущелья дойдёшь, о котором я рассказывал. На замок его запрёшь, и войско вражье сдерживать будешь, покуда я с остальными ратниками к тебе не подтянемся. Да вот ещё что: налегке пойдёте, котелки и котомки здесь, среди камней бросьте.
— Так ведь оно как же? Оно же государево. Коли пропадёт, с кого спрос будет? — осмелившись поднять взгляд, спросил растерявшийся десятник.
— За спрос не бойся, отвечать мне придётся. У тебя теперь другая кручина будет: ворога обогнать да дорогу ему запереть, чтобы мы подоспели, а там и нам вместе продержаться, покудова наши в спину врагу не ударят. Идти тебе без привалов и сна придётся, потом отдохнетё, коль в живых останетесь, а уж я милостью своей не обижу, в обиде не останетесь!
— Спасибо на слове добром, батюшка воевода-капитан! — почёсывая за ухом и мысленно ругаясь, Евстигней поблагодарил по-прежнему стоявшего на валуне начальника. — Оправдаем, так сказать, доверие государево, костьми ляжем на пути вражеском, но не отступимся!
— Вот и славно, вот и по-божески! — сотник выглядел довольным, но в его мудрых глазах блестели слёзы. — Поспешай к урочищу, а мы следом будем. Да аккуратно иди, себя врагу заранее не показывай! — добавил сотник и поспешил присоединиться к по-прежнему продолжавшей своё движение сотне.
Скинули всё, кроме оружия, даже воды захватили всего по две фляжки, зато стрел, как и приказано было, в изобилии с собой набрали. Евстигней Родович, двигаясь быстрым шагом, вёл свой десяток отобранных воинов сам — впереди всех. А шли с ним и впрямь из лучших лучшие. И Семен Дёгтев, и Кобзев Богуслав, и Прошкин Гворн, и Усальцев Андрей, и Андрей Дубов, от ран оправившийся. Большинство ратников хоть и невелики ростом были (окромя самого Родыча да здоровенного, хоть малось и потощавшего Дубова), но жилистые, из тех, что сто вёрст пробегут и на землю не повалятся. Так что шли ходко, без устали. Сперва двигались вслед за врагом по дороге наезженной, покудова опаска на заслон нарваться не появилась. Затем свернули и побрели чащобником, внимательно по сторонам посматривая да к шорохам прислушиваясь.
А в оркском войске царило полное уныние. Они, оставив убитых и раненых, поспешно бежали, бросив умирать и тех, кто всё ещё сражался в городе, сдерживая натиск россов. А Караахмед, наоборот, пребывал в веселии. Даже потеряв подвластных ему могучих воинов, он не кручинился, ибо ещё раз убедившись во всесилии и прозорливости своих повелителей, больше не сомневался в успешном исходе задуманного, и теперь, даже отступая вместе с орками, упорно шёл к цели.
Сохранившиеся отряды халифского войска двигались споро, но вскоре гружённым вьючным лошадям (не могли же старейшины бросить награбленное!) после нескольких часов пути потребовался отдых, и растянувшаяся на мили колонна бегуших орков встала. Разгневанный Рахмед приказал отрубить головы трём погонщикам, чьи лошади остановились первыми. Не дождавшись выполнения приговора, он тут же повелел оповестить своих воинов о величайшей милости: той сотне воинов, что доберётся до чёрного провала — Сурового ущелья первыми, милостью своей было обещано по золотому таланту на каждого, а погонщикам по серебряному. Средь воодушевлённого обещанными дарами войска началось брожение. Каждый желал вырваться вперёд и быть первым.
— Я уже и жалею о сказанном! — заметил Рахмед, глядя на суетящиеся отряды. — Как бы, дорогой мой Караахмед, не задавили они кого в сутолоке.
— Не о том, великий халиф, жалеть надо, что в радении своём воины твои чуть-чуть друг другу бока намнут, а о том, что станется, ежели противник до ущелья первым доберётся.
— Ну, это, мой славный маг, дело невиданное! Как же скалами да развалами горными туда дойти, да ещё вперёд идущего по дороге? Разве что крылья у них имеются?
— Крылья — то, может, и не крылья, только я после их хитрости ночной, моих воинов великих погубившей, ни в чём зарекаться не стану. Так что пусть бегут воины, словно лани быстрые, а коли и ошибёмся мы, так оно и к лучшему.
— Мудрый ты, Караахмед! — Рахмед подозрительно прищурился. — Ежели б не видел тебя в бою, непременно б голову срубить приказал. Не пристало правителю подле себя излишне умного советника да мага иметь! В умных головах заговоры зреют, — халиф замолчал и снова посмотрел на не дрогнувшего лицом чародея.
— Тебе, халиф, всегда заговоры мерещатся, а мне, магу, власть мирская никчёмной кажется. Суета приземлённая к чему мне? Мне силы заоблачные подавай, — поспешил успокоить Рахмеда мысленно улыбнувшийся маг. Что у него на самом деле было на уме, не мог знать никто.
— Вот потому верю тебе, как самому себе не верю! — халиф натянуто улыбнулся и потрепал за гриву нервно бьющего копытом вороного. — А сын — то мой где запропастился? Айдыр?