— Да вон он, чуть ли не поперёд первой сотни бежать бросился! — маг протянул руку, указывая на бегущего вдали халифского отпрыска.
— Вот дурень! Коня кинул да ещё и узел над головой тащит! — со странной смесью осуждения и восхищения произнёс Рахмед и, цокая языком, добавил: — А каков воин, а? Разве не сын достойного родителя?
— Любой отец мог бы гордиться таким сыном! — легко согласился волшебник, но его брови почему-то нахмурились. — Но вернул бы ты его, как бы чего не вышло, всяк ведь может случиться!
— А, — правитель оркского государства только лениво отмахнулся. Он почти жалел, что послушался совета чародея и затеял эту, казалось бы, теперь столь ненужную гонку. Впрочем, и большой беды в том не было. Пусть молодежь побегает, подурачится, силами да удалью померяется… Он едва не улыбнулся, но вспомнив, в каком они положении, грустным стал, лицом посерел, коня со зла плетью огрел.
— Караахмед, что делать — то теперь будем? Войско моё растерзано, да и твои воины пеплом осыпались. Как сдержим теперь армию росскую? Что противопоставим врагам нашим?
Казалось, Караахмед задумался. Долго длилось его молчание. Затем он огладил чёрную бороду и тихо, чтобы никто не услышал, молвил:
— Есть у меня тайна тайная, есть у меня сила великая! Только во тьме она заперта. Под начало моё на волю просится, да нет у меня возможности одному ту силу из тьмы вызволить. Твоя помощь нужна. — Чародей замолчал и пристально посмотрел в лицо сразу же побледневшего правителя.
— О какой силе ты говоришь? Не о мёртвой ли силе демона, что сокрыт под курганами древними, на болотах, в топях нехоженных? — проговорил Рахмед, всё более отстраняясь от ехавшего рядом чародея. — Не его ли мощь хочешь вызволить, не его ли войском битву выиграть?
— Нет, — твёрдо ответил маг, нисколько не смущаясь прозорливости оркского правителя. — Ни к чему мне мощь бога древнего, у меня другой воин сыщется. Хайлула — Повелитель нежити, о нём ты, поди, тоже слыхал?
— Как же, как же, такое не забудешь! Погуляли тогда мы славно! А потом как шары назад катились, едва головы унесли! — Рахмед задумчиво теребил рукой плеть. — Ежели он придёт — что с нами станется? Он и живой был хуже демона, а никак мёртвый лучше стал? Душа как чёрная была, такой, поди, и осталась…
— Что тебе печаль о его душе? И опасаться нам силы его нечего: что велим ему, то и сделает, — отмахнулся от сказанных слов Караахмед. — Сам придёт да ещё с собой рать приведёт несокрушимую. Любое царство покорить сможешь, любого врага одолеть! Добычу складывать некуда станет!
— Мудрый ты чародей, много правды говоришь, но не верю я, что человек сумеет сдержать волю Чёрного Повелителя. Да и мёртвые как поднимутся, кто на них укорот найдёт?
— Странны твои сомнения! Да коль мы их из тьмы вызволим, как смогут они нашей воле противиться?
— Нет! — Рахмед отрицательно покачал головой. — Даже если ты и прав, не бывать этому! Не стану я тьму из сопределья вызволять, лучше мы будем биться с врагом до последнего воина!
— Смотри, воля твоя, — вроде бы легко согласился Караахмед, — я как лучше предлагал. Только как бы поздно потом не было. Россы по пятам пойдут.
— Значит так предком положено нам сги… — Рахмед хотел сказать что-то ещё, но впереди раздались крики, и их беседа так и осталась незаконченной…
Родович повёл ратников по прямому пути, усыпанному крупными осколками скал и порой едва преодолимыми завалами, состоящими из огромных полусгнивших деревьев. Иногда он на мгновение останавливался, чтобы свериться с направлением или сделать зарубки для идущих следом. Но тут же продолжал движение, не сбавляя, а даже увеличивая скорость. Несмотря на попадающиеся по пути препятствия и дикость окружающих мест, десятнику всё время казалось, что они идут по следам давно забытой, погребённой временем дороги. Иногда из-под песчаного заноса виднелся кусок гладко отшлифованной плиты, иногда под ногами попадался участок почвы, словно специально выложенный крупными ровно подогнанными камнями, иногда по сторонам виднелись почти правильной формы полуметровые столбы. Всё это наводило на мысли, что некогда здесь пролегала прямоезжая дорога, сегодня позабытая и людьми и орками. Да, похоже, дорога здесь и впрямь когда-то извивалась, только лежала она тут в то время, когда по нынешнему пути, по которому орки ходили, река полноводная бежала. Она — то (река то есть, а не великий колдун прошлого, как считали некоторые) и пробила своими водами путь в запруде горной, может и впрямь созданной всевышним. Но, стало быть, тому время пришло, раз такое стало возможным. Впрочем, об этом Родович не слишком задумывался. Другие мысли его печалили: как успеть до ущелья добежать да дух не выпустить, и как до подхода остальных десятков особой сотни продержаться. Дышалось с трудом, лёгкие с хрипом всасывали воздух, во рту стоял тяжёлый привкус металла. Вершина хребта, на который они выбрались, едва ли не цеплялась за несущиеся по небу облака. Под ногами и действительно оказалась древняя, полузасыпанная, поросшая чахлыми буками дорога. Но, видимо, она хранила следы какой-то древней магии, ибо деревца эти, мало того, что были чахлыми и едва достигали человеческого роста, но и ещё стволы их и ветви тянулись к обочине, оставляя в центре свободный участок, истоптанный следами звериных лап и копыт. Идти стало легче, и Родович, бросив взгляд на бегущих следом ратников, снова прибавил скорости.
Близ узкой горловины каменного ущелья они оказались почти одновременно. Бегущий в слепом азарте борьбы, ничего не видящий Айдыр — сын правителя и спускающийся с горы Евстигней Родович. Десятник первым заметил бегущего врага. Припав на колено, он сдёрнул со спины лук и наложил тетиву. Но то ли глаз, обильно залитый потом, оказался неверен, то ли уставшая от гонки рука дрогнула, но стрела, нацеленная бегущему под кручей орку в грудь, отклонилась, и вместо того, чтобы пронзить сердце оркского наследника, ударила по краю поднятого над головой тюка с добычей, пробила тонкую козью шкуру, коснулась позолоченного кубка, разбила вдребезги хрустальную вазу, и только потом, выйдя наружу, ударила остриём чуть ниже темечка. От неожиданности Айдыр испуганно ойкнул и, запнувшись о собственную ногу, повалился на землю, причём так удачно, что сразу оказался за камнем, вне пределов досягаемости росского лучника. И как бы ни был он увлечён гонкой, как бы ни был ошарашен неожиданным появлением противника (а то, что это вражья стрела, а не божья кара, наследник престола не сомневался!) ему хватило сообразительности, чтобы прижавшись к камням, притвориться потерявшим сознание. Умирать смертью героев он не спешил, предоставив это право другим, скорее более глупым, чем более храбрым, воинам.
Стрелы свистели, осыпая и одаривая бегущего противника лёгкой смертью. Пока ещё десятку Родовича везло. Растянувшиеся по дороге орки подтягивались медленно, и в своей глупости становились лёгкой добычей росских калёных стрел. Но вскоре бегущие сообразили, что бежать против уцепившихся за вход в ущелье ратников малым числом убийственно и остановились, ожидая подбегающих сзади. Наконец, когда их набралось не менее полусотни, орки с гортанными выкриками бросились вперёд.
Дорога быстро окрашивалась кровью. Трупы орков устилали землю, но и среди россов появились первые павшие. Вскоре остатки полусотни отступили и, засев за камнями, попытались закидать ратников стрелами, но сидевшие выше и находившиеся в лучшей позиции росские лучники быстро отвадили их высовываться. Орки на некоторое время притихли, но уже виднелись быстро подтягивающиеся основные силы. Волна за волной они начали накатывать на обороняющих свои рубежи ратников.
— Где мой сын? — взревел взбешённый Рахмед, тыча стоявшего навытяжку Джаада — тысячника бессмертной тысячи и одновременно главного дворцового телохранителя, в грудь остриём тонко отточенного кинжала. Телохранитель почувствовал, как по его груди побежали тоненькие струйки тёплой крови. — Я спрашиваю, где мой сын?
— Ваше Величество! — Джаад попытался рухнуть на колени, но был удержан сильной рукой халифа. — Мы найдём его!