— А ты-то почём знаешь?
— Да уж знаю… — стараясь не вдаваться в подробности, ответил седой. — Нет, не довезём мы его до лекаря, ей — богу, не довезём. По дороге тут, считай, миль сорок с гаком будет. Пока доедем, пока лекари освободятся, пока то, пока сё, он и спечётся.
"Воевода — батюшка умер"? — хотел крикнуть Леонид, но не почувствовал своей гортани.
— А ты кинжалу — то видел? — осведомился тот, что был помладше.
— Ещё бы! Я, почитай, едва ли не сам из груди воеводы его вытаскивал… Стилет — то был метательный. Справное оружие, славным кузнецом, будь он трижды проклят, кованное.
— Да я не об том. Слышал, что сотник — то говорил?
— А что?
— А то, что стилета эта самая — не простая, вензеля на ней узорчатые выведены. Сотник сказывал, что только один человек ведает тайный смысл этих вензелей вычурных.
— И кто ж он таков?
— Знамо кто, хозяин.
— Тьфу ты, господи, а то я не понимаю, что хозяин. А у хозяина — то имя есть?
— Имя? А, ну да, так ведь сотник так и сказал, что, мол, только одному Стилету вензеля энтовые тайну свою раскрывают. Стало быть, Стилетом его и кличут.
— Стилетом, говоришь? — Тихоныч поправил у неподвижно лежавшего ординарца сбившийся на сторону войлок. — Стилетом, — повторил он снова, и в памяти всплыло всё известное ему о легендарном, неуловимом и беспощадном убивце с таким странным именем-прозвищем Стилет. Да, убийцей генерала действительно мог быть именно он. Во всяком случае, это объясняло, почему гаду удалось с лёгкостью провести ехавший впереди дозор, а потом так же легко уйти от бросившейся вслед погони.
"Стилет, я найду тебя! Я выживу и найду! Я клянусь!" — в слабеющем теле Леонида тёплой волной стала разливаться всё возрастающая ярость. Кожей лица он почувствовал ветерок, доносивший прохладу с виднеющихся впереди предгорий, и ощутил в правой икре боль от давившей на неё рукояти выпавшего из рук и случайно попавшего за голенище сапога стилета.
Часть 2
На пятый день блуждания вдоль тянущихся на многие мили болот, поросших чахлыми деревьями и непролазными кустарниками, не найдя на земле следов вражеских, следопыты Родовича повернули в обратный путь. На этот раз десятник приказал забирать на восток, а затем к северу, выбирая места посуше да поудобнее, дабы всю местность, что генералом наказано, разведать. К вечеру отряд наткнулся на тропинку, оставленную ими же, протоптанную до места, где их должны были ждать корабельщики, осталось полтора дня пути. Смеркалось. Огромное багровое солнце уже опустилось за горизонт, на небе появился отблеск первой ночной звезды. Уставшие от многодневного пути ратники выбрались на небольшую высотку, окружённую каменными развалинами какого-то строения, и остановились на привал.
— Костёр разводи, — десятник тяжело опустился на землю, — хоть одну ночь согреемся. До орков ныне далече, а зыры-оборотки в ночи приблизиться не отважатся. Хлад ночной да костёр огненный отпугнёт.
— Родыч, — Михаил ссыпал на землю большую охапку мелкого валежника, — вот ежели оборотки-то в нас поутру вцеплются, чего делать-то будем?
— Тьфу, дурак, типун тебе на язык! Ты мне беды не накаркивай, и без того на душе сумрачно. Больно складно дорога наша складывается.
— Тьфу, тьфу, тьфу, — вслед за десятником поспешно поплевался Михаил. Он много слышал об этих странных даже по меркам тьмы полузверях — получудовищах и встречаться с ними ему не хотелось.
Вскоре огонь лизнул сухие ветки валежника, и в весёлом потрескивании пламени как-то сразу забылись и орки, и бродившие в этих местах силы тьмы.
— Евстигней Родович, там, кажется, человек, — десятник покосился в сторону окликнувшего его воина.
— Чушь, откуда ему здесь взяться, в этих местах людей нет уж, почитай, лет так полтораста. Как последнюю заставу вывели, так места и обезлюдели…
— Говорю, человек! — Михась ткнул пальцем в темноту, показывая десятнику направление, где ему почудились контуры рухнувшей на землю человеческой фигуры.
— Так иди, проверь, коли тебе сидеть не можется, мож зверина какая за задницу тяпнет. Иди, иди, не гляди на меня! Да копье-то возьми, дурень, а то и впрямь кто во тьме прячется!
Ратник уже и пожалел о сказанном, но делать было нечего. Выставив вперёд копьё и поминутно оглядываясь, он осторожно приблизился к одинокому кустарнику сирени, за которым ему вновь почудились очертания лежащего человеческого тела. "Померещилось, ей — богу померещилось", — бормотал себе под нос ратник, всей душой надеясь, что среди высокой травы и впрямь никого нет.
— Ну, чего, Михась, есть там кто, али это белочки у тебя в голове прыгают? — окликнул его из-за спины кто-то из сидевших у костра ратников.
— И впрямь показалось, — ответил тот, не обращая внимания на скрытую в вопросе издёвку. — Нет тут никого, — он начал поворачиваться, чтобы уйти, и в этот момент до его слуха донёсся приглушённый стон, идущий из-за тёмных ветвей кустарника. "О, дьявол, что это"? Михась повернул голову в сторону костра, желая окликнуть кого-нибудь из товарищей, но передумал. Если за кустом никого нет, шуток и дружеских подначек не оберёшься. Быть всю следующую неделю шутом не хотелось, и ратник, превозмогая бегающую по спине дрожь, стал настороженно обходить чёрное окружье одуряюще благоухавшей сирени.
Тёмное пятно на отливающей в лунном свете траве и впрямь напоминало своими очертаниями лежавшего на земле человека. Михаил коснулся его кончиком копья, но тёмное пятно не пошевелилось. В высокой траве, шевелимой дувшим с востока ветром, ни рук, ни ног было не разглядеть, лишь вытянутое очертание человеческого тела. "А если упырь"? — Михась почувствовал, как его спина покрывается холодным потом, на лбу выступила испарина. Отступать, звать товарищей было поздно, засмеют. Михаил тяжело вздохнул, мысленно попросил снисхождения у Всевышнего, дрожа всем телом, опустился на корточки и осторожно коснулся рукой лежавшего на земле предмета. Материя, укрывающая его, была тёплой. "Слава богу"! — она не могла скрывать животное, а тепло принадлежать исчадиям смерти. Михась почувствовал облегчение и вслед за ним навалившуюся на плечи неимоверную усталость. Его руки осторожно ощупали лежавшее тело. Сомнений не было- перед ним был человек. Михась чуть привстал, ухватил лежавшего перед ним чужака за пояс и, крякнув, взвалил его на свои широкие плечи, опираясь на копьё, выпрямился и, слегка пошатываясь, побрёл к заинтересованно взиравшим на него товарищам.
— Ну и тяжёл! — Опустив свою ношу на руки повскакивавших со своих мест ратников, Михаил вытер рукавом выступивший на лбу пот, и победно окинув взором своих товарищей, добавил: — Я ж говорил, человек шавелится!
— Да ты погоди радоваться, ещё не знамо кого ты к нам приволок, как бы оно бедой не обернулось! — десятник строго посмотрел на не в меру развеселившегося ратника.
— Как это, как это кого незнамо? Что, сами не видите — человек это!
— Человек-то он человек, тока больно странный, — десятник сурово хмуря брови, покачал головой. — Ты на его одёжку глянь. Не ведомо мне такое одеяние.
— Ну, так всё одно, человек же… — уже не так уверенно протянул ратник, понимая, что в чём-то десятник и прав.
— И впрямь похож. Ежели б наши одежды одеть — то б не отличил. Дак ведь оборотки да колдуны всякие — они и не на такое способны…
— Так разве ж колдун будет валяться, словно куль беспомощный, его, поди, и зараза никакая не берёт!
— Хм, колдун колдуну рознь, и с ними разные оказии случаются.
— Мож в костер его, пока не поздно? — предложил кто-то из самых робких, прячущихся за чужими спинами ратников. — Костёр — он ведьмаков всяк распознаёт!
— Ты, Витясик, погодь с кострами-то! — возразил десятник, по голосу узнавший говорившего. — В костёр ещё завсегда успеется, а вот поохранять надо бы. Михась, ты его нашёл, тебе и службу нести.
— Да чего уж теперь там! — понуро пробасил ратник, почёсывая в затылке и по-хорошему завидуя товарищам, готовившимся завалиться спать. Впрочем, он был не единственный, кто оставался на страже, только остальные ратники несли службу посменно и по двое, но, правда, далече от костра, затаившись в черноте ночи.