— Угу, надо, только это как в анекдоте про муравья, до самой смерти слона хоронить будем! — мои слова прозвучали кощунственно, но отрезвляюще подействовали на не в меру правильных священников.
— Упокой, господи, ты души детей твоих неразумных, костьми здесь за счастье людское павших! — отец Клементий широко перекрестился и, склонив голову, застыл в почтительном поклоне.
— Пошли, нечего нам здесь надолго задерживаться! — прервав скорбное молчание, я почти бегом поспешил к восточной оконечности бывшего замка, где, привязанные к каменному столбу, стояли наготове запряжённые кони. И тут моя спина почувствовала приближение чего-то холодного и страшного, я не мог понять, что так меня обеспокоило, но отчётливо осознал, что пора уносить ноги.
Быстроногие кони легко мчались вперёд, неся на своих спинах не слишком обременённых имуществом всадников. Нахлёстывая своего коника, я, чувствуя спиной то приближающийся, то удаляющийся от нас незримый холод, время от времени оборачивался назад. За спиной никого не было, но, глядя на обеспокоенные лица своих спутников, я понял, что не один я испытываю это странное, мерзопакостное ощущение.
— Стылые? — повернув ко мне лицо, спросил Клементий и поспешно перекрестился. Я отрицательно покачал головой. Холод, заползающий в меня, хоть и был схож с тем леденящим холодным ужасом Стылого, но на этот раз он проникал, казалось бы, в самую душу, в самые потаённые глубины сознания, завладевал мыслями, и как тогда на кладбище, опутывал и пеленал волю.
— Быстрее! — крикнул я и, стеганув коня плетью, поскакал во весь опор. Тянущаяся сзади рука тьмы стала постепенно отставать. "Только бы под копыто не попала рытвина, только бы не рытвина!" — молил я, мысленно радуясь, что провидение или промысел божий подсказали мне, что, приближаясь к замку Дракулы, надо вести коней в поводу. Сейчас их нерастраченные силы очень нам пригодились. Наконец, хлад надвигающейся жути выпустил нас из своих тисков и, удаляясь всё больше и больше, рассеялся, как рассеивается туман под лучами солнца.
А далеко на западе Тёмный лорд, глава тайного ордена, зло бросил в волшебное зеркало чёрную замшевую перчатку. Он был взбешён. Всей его силы, всей его тысячелетней мощи не хватило, чтобы нагнать, совладать с одним — единственным человеком, пусть даже и явившимся из другого мира, но всё же остающимся таким же жалким и никчёмным, как и все прочие людишки, пресмыкающиеся под его ногами.
Постепенно наши кони перешли на шаг. Теперь, когда я знал, что тела Дракулы на месте битвы нет, я ещё больше уверовал в его "бессмертие". Дорога в страну орков пролегала близ Трёхмухинска, и прежде чем двинуться на поиски своего снаряжения, я решил заехать в город и ещё раз порасспросить о нём моего незабвенного Иллариона. Мы ехали медленно. Неторопливость нашего путешествия располагала к беседе. И мы невольно разговорились о том, о сём, о жизни и о бытие.
— Не стало порядку на земле росской, храмы жрецовые людьми полнятся, а храмы души пребывают запустении, — отец Клементий вернулся к своей излюбленной теме.
— Всё так серьезно? — скрыв свой сарказм под личиной учтивости, спросил я, беззаботно разглядывая окружающую местность. Почему беззаботно? А потому, что мы давно выбрались на третью гряду Осинового тракта — кругом степь, травка такая, что не спрячешься, деревья если и попадаются, то одиночные, и от дороги отстоят за пределами выстрела лучника. Одним словом, засады временно можно было не опасаться.
— Ещё как! — не заметив моего безразличия к мучившим его вопросам, мой спутник продолжил изливать душу. — Разбойники на дорогах балуют, что ни день — кого — никого ограбют, а то ещё и прибьют! С них станется.
— Кто балует? Лешалые?
— Да нет, говорю ж тебе — разбойники! Деревни-то как налогами да податями разорять стали, так многие в леса и подались.
"Ага, всё стало понятно: разбойники — это те, кто в леса только-только подался, а лешалые — они, вроде, как и не разбойники вовсе, а иной род — племя. Впрочем, о них и неслышно теперь, их, как я понял, во время последней войны почти под корень извели, но это так, к слову".
А спутник мой тем временем продолжал: — А в городах-то что творится?! Мракобесия, да и только! Улицы огнями разноцветными увешали, ночами не то, чтоб спать, игрища бесовские да песнопения блудные устраивают. Содом и Гоморра! И куда только власть смотрит! Э-хе-хе, хотя власть, она тут же, вместе со всеми блудует!
Далеко впереди показались небольшие, чахлые на вид кустики. Время близилось к вечеру.
Впереди вспыхнуло, затем ещё и ещё. Я пристально вгляделся в озарившийся светом горизонт. Разноцветные вспышки с каждой секундой становились всё ярче и всё красивее. Небо над Трёхмухинском превратилось в одну нескончаемую радугу.
— Магия, — безошибочно определил Клементий, вглядываясь в блистающее сполохами небо. — Чародеи заморские шабаш устроили. У торговцев местных сёдни праздник большой — именины самого Самуила Ловкого, самого богача наипервейшего. (Интересно, откуда он всё это знает?) Вот они праздник ему и уготовили. Чародеев заморских наприглашали, вин да кушаний привезли. И всё не нашенское, не росское, будто у нас лягушек нельзя изловить и заморских блюд из них поизготовить. Я такое лягушачье болото знаю, — святой отец мечтательно поцокал языком, — залюбуешься. Может, мне тоже свой бизнес открыть, а?
Я молча покрутил пальцем у виска.
— Да шучу я, шучу! — устыдившись, Клементий поспешно отрёкся от своей идеи.
— Да когда ж они уймутся-то? — в сердцах воскликнул Иннокентий, разглядывая продолжающие искрить всполохи. — Так ведь и Россланию на фейерверки спустить можно!
— Так ведь уже, почитай, и спустили. Лохмоград — столица вон как сорняк на навозе пышет, а чуть за стены белокаменные ступил и… Оба-на, кажись, приехали… — бросив взгляд вперёд, я заткнулся.
— Недопонял, приехали — што?
— Мы приехали, — ответил я, и вновь замолчал, нащупывая рукой рукоять засунутого за пояс кинжала. Прямо на нашем пути как по мановению волшебной палочки появился десяток неприятных личностей. Лица и бороды их были тщательно раскрашены в зелёно-серые тона, на голове, ниспадая до пят, красовалась такая же зелёно-серая накидка, сформированная из множества беспорядочно пришитых лоскутков серого и зелёного цвета. И опять я поймал себя на мысли, что привносить нечто новое в чужой мир не следует, обязательно найдутся такие, что эти знания во зло используют.
— Эй, вы, коли жить хотите, то вещи и деньги на дорогу, а сами можете восвояси возвращаться. Мы сегодня не дюже голодные и потому добрые! — если этот урюк думал, что его зеленуха и странный вид приведёт нашу компанию в трепет, то он сильно ошибался.
— Да идите вы… (знаете куда)! — если вы решили, что это сказал я, то вы ошиблись. Я такими словесами и в нашей-то жизни не очень, а уж в чужом мире и подавно. (Прослыть невежей и бескультурщиной как-то не хочется. Я ведь, как — никак, честь и свет иного мира, лицом в грязь за просто так не ударишь!) Да, да, это был… Ни за что не угадаете… Отец Иннокентий собственной персоной. Правда, сказав это, он засмущался и, виновато потупив взор, трижды перекрестился.
— Чаво? — переспросил опешивший от такой отповеди разбойник.
— Чего слышал, прокажённый, убирайся с дороги! — это уже я начал свою психологическую атаку. — А то ваши зелёные морды будут иметь бледный вид. Живо!
— Чё эт он, идиот, что ли? Нас же дюжина, а их, малохольных, всего-то трое!
— Вы что, козлы, не слышали, что вам приказано?! — отец Клементий угрожающе поднял свой тяжёлый посох. Правильно, давить их психически надо было заранее, пока расстояние, нас разделяющее, не уменьшилось до критической отметки.
— Кыш отседа, а то выпадете в осадок согласно геометрической прогрессии! — это вновь я.
— Чаво он грит-то? Не по — нашенски, что ль, а? Он чё, иноземец, а?
— Так то ж, кажись, сам рыцарь Тамбосский, мамочки!!! — ахнул кто-то в толпе сразу же попятившихся бандитов.
— И впрямь он! — толпа стала медленно разворачиваться. Я вложил в рот два пальца и пронзительно свистнул. Что тут началось… Разбойники, бросая дубины, толкаясь и сбивая друг друга с ног, бросились врассыпную. Да, в отличие от средств маскировки с дисциплиной и моральным духом у них было неважно.