Тем временем запыхавшийся Айдыр наконец-то нашёл распалённого кровавым действом родителя. Лицо вождя блестело пота и тёмных полос разбрызгавшейся по нему крови, а висевшая на его плечах медвежья шкура, мокрая от изрядно пролившейся на неё крови в багровом отсвете пожаров казалась медной.
— Отец! Наш великий предок явился мне в образе воина. Он слышит топот вражеских сотен, — левая рука Айдыра, державшая щит, поднялась на уровень плеча, указуя куда-то в сторону севера. — Армии подлого государя вторглись в наши земли.
— Что с того? Росские собаки не посмеют придти в наши горы! — Рахмед, верховный вождь высших орков, сердито взглянул на запыхавшегося от быстрой ходьбы сына.
— Они в лиге пути! — рука с тяжёлым топором взметнулась в сторону севера. — И позволь мне напомнить: мы уже давно ведём нашу праведную войну на равнине. У них было достаточно времени, чтобы собрать войско…
— Ты мне перечишь? — злобно пророкотал голос эмиреда.
— Нет, отец, я всего лишь…
— Молчи! — казалось, вождь к чему-то прислушался. Хотя, что можно было услышать среди криков и завывания вздымающихся к небу пожаров? — Хорошо, если ты боишься, мы уходим.
— Отец, я…
— Молчи! — Рахмед повернулся к сыну спиной, и медвежья шкура, сдвинувшись на бок, обнажила огромный бицепс на его правой руке, державшей окровавленный меч. — Уходим! — его голос вознёсся над равниной, перекрывая рёв пламени и грохот рушащихся стропил.
— Уходим! — пронеслось многоголосое эхо, и сотни обезумевших от кровавой бойни орков, взвалив на плечи тюки с награбленной добычей, поспешили на зов своего предводителя. Они торопились. Каждый знал: последнего из пришедших ждёт наказание. И хорошо, если вождь проявит милость и всего лишь лишит опоздавшего законной добычи, а не отрубит голову и не оставит тело на растерзание расплодившимся шакалам.
Но сегодня эмиред Рахмед был добр или просто не счёл нужным наказать опоздавшего, и через несколько минут его воинство ускоренным маршем двинулось на юг. За их спинами ветер разносил искры, раздувал и без того бушующее огненное море. А на самой окраине села, надрывая душу, сквозь рёв пламени рвался в зенит тоскливый плач обречённой на мучительную смерть собачонки, метавшейся на привязи подле всё сильнее разгорающейся избёнки своих хозяев.
…И горели дома росские, и кричали матери криком звериным, детей оплакивая, и заливались кровью пашни хлебные. И вздрогнула земля, и загремела гроза в небе, и пошло эхо по всей стране, и не смогли его величество гневу народному противиться, и собрали они войско великое и отправили на покорение оркской погани…
(из летописной книги Рутении).
— Ваше Величество, орки совсем обнаглели! Наши земли объяты пламенем, — Изенкранц склонил голову в почтительном поклоне.
— Но, — король вопросительно посмотрел на своего главного советника, — мы же заключили мирный договор с горными витязями. — На лице короля появилась растерянность. — Или не заключили?
— Да, Ваше Величество! Истинно так, заключили! — Изенкранц склонился ещё ниже.
— Тогда… тогда почему они не остановят вражеское нашествие? Мы же союзники!
— Они говорят, у них слишком мало сил, чтобы противостоять врагу, — советник склонился почти до самого пола, чтобы король, не дай бог, не увидел ухмылку, появившуюся на его лице. — Они потеряли слишком много воинов в недавней битве. Им необходимо пополнить силы.
— Но, — растерянность короля стала ещё сильнее. — Они же бились против нас, по договору они…
— Осмелюсь возразить, Ваше Величество. Они всего лишь продекламировали свою готовность обеспечивать безопасность наших южных границ в обмен на поставки военного и гражданского имущества, а также некоей суммы, чтобы они могли содержать свою оберегающую нас армию.
— И что мы? Мы не выполнили своих обязательств?
— Что Вы, Ваше Величество! Все поставки, все выплаты, всё, всё, вплоть до копеечки, согласно договору, но… — рачитель отечества обречённо вздохнул. — Последнее время их траты возросли, им требуется некое увеличение расходных фондов.
— Но мы не можем, вот так взять и… — король замолчал, обдумывая сказанное. — И какова же сумма предполагающихся дополнительных субсидий?
— Сущие пустяки, Ваше Величество, сущие пустяки! Два миллиона золотом, — советник развёл руками. — Всего два миллиона.
— Но это же, но это же почти столько, сколько мы тратим на содержание всего королевского войска?!
— Ваше Величество, мир на границах не может стоить слишком дорого!
— Где мы сможем взять искомую сумму? — король решил не спорить со всё знающим, мудрым советником. — Это окончательно опустошит казну!
— О, Ваше Величество, это не будет стоить Вам ни копейки!???
— На половину суммы мы поставим им оружие, и на половину сократим зарплату ратникам, этого вполне хватит.
— Но мои ратники и без того не слишком богаты!
— Мир, Ваше Величество, это такая штука… Мир стоит дорого. А что касается ратников, так они что, ради Родины и пострадать не могут? А чужим платить надо! Хорошо платить, а то, не ровен час, кто и побогаче нас сыщется.
— Но, надеюсь, после этого они наведут порядок на наших южных границах?
— Естественно! Но не сейчас, они ещё слишком слабы. Год, другой… — Изенкранц прищурился, — третий, — добавил он едва слышно и, низко поклонившись, поспешил откланяться.
Теперь ему было что поделить с благословенным Мурзой, правителем горных витязей.
А войско росское и впрямь вскоре к владениям оркским двинулось. Повозки скрипели, подковы стучали по дорогам разрушенным, ратники пешие лаптями да сапогами старыми пыль поднимали. Жёны да невесты любимых провожали, а детки малые слезами заходились.
Войско Росслана хоть и медленно, но приближалось к предгорьям. Война, к которой со слепым упрямством так стремились орские правители, становилась неизбежной. Рахмед со страхом вдруг понял, что настало время великой битвы, а значит, ему следует призвать старейшин младших родов и ещё более отдалённых, замкнутых в себе кланов. Клич был кинут, и в назначенный час старейшины и военачальники собрались в просторном доме верховного эмиреда.
— Король Рутении вышел на тропу войны! — одетый в шубу из шкуры белого горного волка Рахмед величественно развалился на специально постеленных для него подушках.
— У-у-у, — в едином порыве взвыли приглашённые старейшины, но эмиред воздел вверх руку, призывая к спокойствию.
— Его войско в трёх днях пути от нашей столицы, но, — верховный вождь улыбнулся, — волей Всевышнего идти они будут семь. Мы долго готовились, ибо знали, что час этот неизбежен. И вот он настал. Встретим же врага так, как и подобает настоящим воинам, пиками да стрелами! Завалим их трупами наши горы и долины! И да славятся наши предки! — произнеся ритуальную фразу, Рахмед обвёл взглядом всех присутствующих. — А теперь пусть выступят старейшины старших родов, славные воители, отличившиеся в первых, самых жестоких и кровавых битвах! Слава им, первыми принявшим удар на свои плечи. Слава!
— Слава! Слава! Слава! — подхватили все.
— Слава! — повторил Рахмед и вновь поднял руку, призывая к тишине. Он нарочно возвысил сидевших перед ним "воителей", назвав разбойные набеги битвами. Ведь кому, как не ему, было знать, что за "битвы" случались при налёте на неохраняемые обозы, на маленькие крестьянские посёлки, с их беззащитными, вооружёнными лишь косами и деревянными вилами жителями.
— Я скажу так, — первым поднялся самый знатный из всех приглашённых старейшин глава рода Нахалаги с длинным именем Нураим-ца-лахмур, — бивали мы россов не единожды, и сейчас разобьём.
— Правильно говоришь, почтенный! — поддержали его сидящие в первом ряду. — Добыча сама в руки идёт!