Ибадулла направился к автобусу с надписью, но машина тронулась раньше, чем он успел подойти к ней. Не зная, что делать, он остановился. Сзади кто-то сказал:
– Пойдем на аллакендский поезд, он скоро отправляется!
– Пошли, – ответил другой.
Ибадулла обернулся – двое мужчин шли к вокзалу. Он догнал их у кассы, купил билет и, не упуская из виду невольных проводников, сел в поезд. Через полчаса он вышел на маленьком вокзале. Вдали, над вершинами деревьев, поднимались высокие купола и закругленные головы минаретов.
Со времени последнего весеннего дождя минуло больше трех недель. Теперь до поздней осени с безупречно чистого неба больше не упадет ни одной капли.
Поднималась едва заметная пыль. Ибадулла видел, как в неподвижном воздухе за идущими людьми оставались длинные, низкие облачка, золотистые и прозрачные в солнечных лучах. Мельчайшие чешуйки земли порхали, как видимая часть воздуха, и медленно, неохотно оседали вниз.
Лето стояло уже в полной силе. Жгучие косые лучи солнца били в лицо, заставляли щурить глаза. Узкая дорога казалась бесконечной среди стен и домов предместья.
Ибадулла медленно ступал по истертым плитам старинного тротуара. В щелях между квадратами обожженного кирпича кишели муравьи, занятые бесконечным и безнадежным восстановлением постоянно осыпающихся тоннелей в свои подземные городки.
Ибадулла устал. Дойдя до поворота, он остановился в тени за выступом глиняной стены. Сверху нависали ветки, густо осыпанные еще зеленым, но уже крупным урюком, первым по времени созревания сладким плодом родной земли.
Предместье кончилось. Скоро город. Пусть будет то, что будет…
Ибадулла опустил голову и, точно в первый раз, заметил свои сапоги, растоптанные, разбитые. Пыль въелась в баранью кожу и казалась такой же естественной, как покров сожженной солнцем земли. Наверное, и халат имел не лучший вид. Одежда нищего? В этом не было стыда…
Ибадулла вышел за угол. Уже город? Нет еще. На расстоянии четверти часа ходьбы стояла городская стена, построенная из глинистого грунта. Выбитые зубцы, осыпающиеся боевые башни – бурджи, глубокие, почти до самого основания, бреши. Стена крепости Кала была изувечена временем, а не таранами и пушками завоевателей.
Прямо перед Ибадуллой, за дорогой, вздымалась голая и неровная насыпь пухлой солончаковой почвы, бесплодная, без единой травинки, без единого кустика. В ней виднелись белые куски, точно обломки гипса или извести.
Ибадулла взобрался на насыпь и оказался на длинной и широкой возвышенности, изрытой ямами и забросанной обломками кирпича и костей.
Каждый древний город окружается кладбищами. Но Ибадулла знал и другую особую причину обилия кладбищ за стенами Аллакенда. Тысячу лет город считался в мире ислама священным, и верующие мусульмане стремились получить погребение в его земле. Издалека старики и больные приезжали в Аллакенд и терпеливо ждали в нем смерти. Кладбище из года в год поднималось все выше. Ибадулла вспомнил, что путь между Хаканом и Аллакендом так и звался прежде – Дорога Смерти.
Старый могильник истлел. Не было видно ни одного туга – шеста с изображением раскрытой человеческой ладони наверху, – чтобы привлечь мысли и молитву прохожего. Не было видно ни одного почитаемого мазара – склепа, святого – гази или имама – учителя ислама. И нигде ни одного человека. Да, люди не ходили сюда…
Охваченный созерцанием, Ибадулла чувствовал себя человеком, который пришел, чтобы поклониться могилам предков. Те, кто дал жизнь его дедам и прадедам, были и здесь, безразлично смешанные с прахом тысяч и тысяч. Пыль, забвение, покой…
Несколько дальше возвышалось одно из величественных древних сооружений, которыми всегда славились Аллакенд и его окрестности.
Поднимая тонкую пыль рыхлой земли могильника, Ибадулла спустился вниз. Пришлось обойти поле, залитое водой для орошения. Вот и хонако, как назывались мечети дервишей.
Ибадулла хорошо понимал смысл архитектурных линий здания. Каменная громада портала означала Ворота Вечности. Не случайной была и форма стрельчатой арки, прорезавшей портал. Грандиозный свод, суженный книзу, расширялся вверху и заканчивался стрелой. Рисунок, полный традиционного смысла: ноги, широкие плечи и острый шлем на голове. Абрис гиганта-воина. Ислам учит: вечная жизнь открыта бойцу за коран. Прямая линия верха портала символизировала жизнь праведника, мудреца – учителя культа. «Почему не жизнь народного героя, о котором не забывают предание и песнь?» – подумал Ибадулла.