Иван Данилович в ужасе высунулся из машины.
– Задавят ведь, Толик. Задавят! Только воскрес! Им же, гадам, все равно, кого давить!
– Да стой ты! – схватил его за полы пиджака водитель. – Он большой, его видно, – объедут.
– Уф, кажется, уже на той стороне. Глаз да глаз за ним! Не выпускайте его из виду!
Петр тем временем благополучно перешел дорогу, не обращая внимания на мат, доносившийся до него со всех сторон.
– Не разучились за века! – хмыкнул он. – Да мы и не то слыхали, покуда город строили!
В первый же момент, увидев Заячий остров и Петропавловскую крепость, Петр хотел бежать туда. Ноги сами несли.
Бывшая когда-то неприступной крепость показалась Петру уменьшившейся в размерах. По Ивановскому мосту он вошел внутрь. Навстречу шли оживленные толпы иноземцев, и уже во второй раз, как и в музее, он удивился, узнавая итальянскую, испанскую, французскую речь. В его время, помимо русского, здесь слышался голландский, аглицкий, немецкий говор.
– Отовсюду понаехали! – усмехнулся он.
Пройдя через ворота, Петр увидел свой бастион и, привычно взглянув на Меншиковский, подумал: «Всё одно мой крепше!».
Наблюдать за возведением бастионов поручил пятерым: Меншикову, Зотову, Головкину, Нарышкину, Трубецкому. Три шкуры с них драл и смотрел в оба, чтобы камень со строительства к себе по домам не крали. Особливо за Алексашкой нужен был догляд! Милый друг пер домой все, что плохо лежало! К тому году дворец, что он строить начал для себя, не уступал, а то и превосходил красотами царский.
– Видать, наворовал довольно, коли громину такую размахнул! – укорял его Петр.
– Да что ты, мин херц, обидно даже, – оправдывался Алексашка. – Для пользы государевой бьюсь. Вон к тебе послы заморские придут, а где их принять? У тебя? Не по чину. Чай, не цари. А ко мне всякий вхож, веди всех, я приму. Кого хошь приму, хоть послов, хоть кого!
Милому другу приходилось из кожи вон лезть, чтобы его бастион не отставал от государева. Украсть оттуда тяжеловато было, покуда он всегда был на глазах. Но Алексашка ухитрялся все равно! Сколько раз Петру докладывали, что видели ночью груженые лодки, курсирующие от крепости в сторону его дома. Царь гневался, старался уличить Меншикова. Солдат пытал, что крепость охраняли, стражу, – не признался никто! Да и винить их не мог. У светлейшего князя проход был везде открыт! Ничего не изменилось и позже, когда назначил его губернатором. Не мог понять Петр: пустое дело – к себе самому в карман лазать! Но Меншиков без этого не мог. Злился на него Петр, но за прежние заслуги много раз прощал.
Сохранность Петропавловской крепости порадовала Петра. Узнавал он стены, построенные еще при нем по его же чертежу. А вот канала, проходившего прямо через крепость, чтобы находившиеся в оной никакой нужды в водной потребе не испытывали, не было. Оттого и все внутри иным казалось. Непривычно было видеть и вместо строгого порядка и военного строя разноцветный людской поток.
– И мню, не купеческого звания, не по делу тут, а из любопытства! Не дело справить, а утробу ублажить.
Одеты все были чудно́, красочно, но весьма похоже.
– Порты, порты, порты: и на дамах, и на кавалерах, и на старых, и на младых.
А углядев голые колени и юбку, задранную непотребно, он так удивился, что сплюнул от возмущения. Его поразило то, что никто не обращал на это внимания, не столбенел, не крутил головой, не толкал плечом соседа и не хлопал себя по ляжкам.
Бегали дети, чинно шли пары, целовались влюбленные, горластые дамы рассказывали что-то столпившимся перед ними. Кругом гомон, разноречье, суета. Петр дивился на все, и странно было ему ощущать себя здесь чужим.
– Будто в Курляндии али еще где. Язык чужой, и я не свой! Не признают, и прятаться не надо!
Иван Данилович тем временем, увидев, что Петр вошел в крепость, заволновался еще больше.
– Упустим, Толик, он уже за воротами. Мост пешеходный – не проехать, что делать?
Он выскочил из машины и понесся вслед за Петром. Догнал он его уже перед памятником.
– Что за уродец такой? – спросил Петр ученого, показав на своего бронзового двойника.
Иван Данилович сконфузился.
– Это, простите, вам памятник поставили, – пробормотал ученый. И, чтобы смягчить гнев Петра, льстиво добавил: – Чтят вас очень, Петр Алексеевич! Во всех учебниках написано, что вы – самый великий царь. Вот видите, народу сколько, и все из-за Вас!
Петр недовольно поморщился.
– Мнишь, тот урод со мною схож? – ткнул он в свое подобие. – Голова с горошину, лицо – будто плоский блин, пальцы как у упыря, а замес-то тела – гробовая доска в камзоле? Таким меня сегодня видят? – Лицо его дернулось в припадке гнева, но он сдержал себя. – Не царь, слизняк какой-то!