Императору показалось, что от божественного дара повеяло холодом. Прошла целая эпоха, пока он пребывал в забвении. Неудивительно, что эти люди выглядят и говорят так странно! Константин перекрестился снова.
— Бабушкины сказки! — Паппас попытался вложить в свои слова как можно больше презрения, но обнаружил, что это не так легко сделать, когда император Византии стоит прямо перед ним.
— Сержант, что мы будем с ним делать? — тихо спросил Тасо Киапос.
Это был хороший вопрос.
— Дай мне подумать, — сказал Паппас, и это означало, что у него нет хорошего ответа. Он смотрел на Константина Палеолога, и ему хотелось верить, что этот человек — сумасшедший, безумец; что он совершенно случайно нацепил древнюю кольчугу; что он совершенно случайно забрел в Святую Софию в разгар сражения; и что этот безумец действительно верит в то, что он император и самодержец ромеев. Сержант покачал головой. Проще было поверить, что этот человек действительно тот, за кого себя выдает, чем в совпадение всех этих случайностей.
— Господин, — Георгий Николаидис обращался не к своему командиру, а к императору. — Господин, теперь, когда Всевышний вернул вас к нам, как вы собираетесь поступить?
— Возьму то, что принадлежит мне по праву, — немедленно ответил Константин, как будто ни о чем другом не думал. Скорей всего, так оно и есть, решил Паппас.
— Возьму власть в свои руки, — продолжал император, — во славу Господа, Который позволил мне увидеть этот день. Не сомневаюсь, что властелин, который правит вами сейчас, немедленно уступит свой трон, как только узнает о моем чудесном возвращении.
Паппас живо представил себе картинку: министры социалистического правительства в Афинах простираются ниц перед византийским императором. Он начал было смеяться, но смех застыл на его губах. Даже теперь, два поколения спустя, слишком многие из его соотечественников жаждали получить царя; и еще больше было тех, кто являлся, как Николаидис, добрым сыном православной церкви. В конце концов, Константина услышат, к нему прислушаются.
Ничего хорошего в этом не было. Социалистическая Греция нашла много общего с Советским Союзом, и две страны смогли работать вместе. Греция, взбудораженная потенциальными сторонниками Константина, перестанет быть привлекательным союзником. И это может навести русских на мысль заявиться в Грецию, чтобы "оказать помощь в восстановлении порядка". И, между прочим, византийские императоры, как знал Паппас из прочитанных книг, были действительно самодержцами — еще более радикальными в своем авторитаризме, чем проклятые Черные Полковники.
— Над нами нет одного властелина, — ответил сержант императору. — В наши дни Греция стала демократией.
— Демократия? — Константин использовал то же слово, что и Паппас, но понял его по-другому. — Власть толпы, власть черни? И как долго вы страдаете от этого?
— Свыше тридцати пяти лет, — поведал Паппас.
"Да он гордится этим!" — подумал император. Константин был потрясен. В эпоху гражданских войн, за сотню лет до его царствования, кучка фанатиков захватила власть в Салониках, но они сумели продержаться всего несколько лет. Какая толпа может править государством так долго, что юноша успевает превратиться в дедушку?
— После стольких лет анархии вам потребуется сильный правитель, — объявил Константин. — Должно быть, Господь послал меня к вам, чтобы вернуть на истинный путь.
— Он прав, — сказал Георгий — солдат, который стоял на коленях. Он повернулся к Константину и низко поклонился. — Веди меня, господин — и я, и вся Греция, мы все пойдем за тобой.
Император поднял свой меч в знак приветствия.
— Тогда ступай за мной, и объявляй о чуде всякому, кого мы встретим.
Не оглядываясь назад, он направился к притвору великой церкви. Он услышал стук ботинок Георгия за своей спиной и улыбнулся. Всего несколько минут в этом новом мире — и у него уже есть первый верноподданный. Вскоре за ним последуют другие.
Паппас и Киапос обменялись взглядами, полными ужаса. Как только Константин выйдет из Святой Софии, его могут принять за сумасшедшего и запереть подальше. Но — именно сейчас, в этот торжественный момент великой мести за древнее поражение, в него могут поверить. И тогда эйфория превратится в истерию.
— Тасо, ты действительно хочешь жить под властью средневекового царя? Пусть его даже вернуло чудо, или волшебство, или что бы там ни было? — тихо спросил Паппас.
Капрал постоял в раздумье, потирая вислые черные усы. Наконец он отрицательно покачал головой:
— Нет, сержант, а ты?
— Нет, — мозг Паппаса работал на полную мощность. Что бы он ни собирался делать, он должен сделать это быстро. Только удачей, или, может быть, турецкой контратакой где-то снаружи, можно объяснить тот факт, что другие греки пока еще не ворвались в собор Святой Софии. Пока они не добрались сюда, опасность, которую представляет Константин, все еще невелика. Но потом, особенно если Николаидис откроет рот…