Все здесь в России не так, как ему изображали в Англии или дома до войны. Да и война здесь другая. Тяжелее? Легче? Трудно сказать. Кое в чем она как будто более штатская, кое в чем, наоборот, более сурова. Если ты не на параде, то безразлично, как ты носишь фуражку — сдвинув на затылок или нахлобучив на лоб. Но дисциплина на фронте жесткая. Солдаты считают это вполне естественным. Иржи не замечал, чтобы дисциплина была для них тягостна, как это было в Англии и дома. Здесь каждый шаг, каждый поступок устремлены к одной цели — победе в войне.
Привыкаешь к двум новым словам — «сичас» и «ничево». Оба означают совсем не то, что сказано в словаре: «сейчас» значит — «погоди, будет сделано». Мол, нечего нервничать, суетиться, поднимать шум. А «ничего», собственно, значит то же самое: «Будь спокоен, умей перенести поражение, махнуть рукой на неудачу, не вешай головы, не теряй надежды».
«Ничево» приходится слышать на каждом шагу. Иржи так боялся выписки из больницы, боялся сочувственных взглядов и расспросов, боялся, что окружающие будут пугаться его обезображенного лица. А теперь его почти раздражает неизменное «ничево», которым его встречают всюду. Авария, ожоги? Ну что ж, в авиации без этого не бывает. Каждый из нас когда-нибудь неизбежно попадет в аварию, если не кончится проклятая война. Лицо? Ни-че-во! Подумаешь, большая важность — лицо на войне! И с таким лицом можно бить немцев!
Все, словно по уговору, повторяли то, что говорили профессор, медсестра Верочка, однорукий Вася. У всех один довод: «Ты, парень, мог уже быть покойником, а все-таки остался жив, чего ж тебе еще надо?»
Всюду, куда попадал Скала, с интересом выслушивали его историю, расспрашивали о подготовке летчиков в Чехословакии и Англии, одобрительно кивали и заключали: «А у нас вот так». Скала досадовал, что его, словно какого-то новичка, послали на длительную переподготовку. Но успокоился, когда увидел, как безропотно подчиняются этому порядку советские летчики, длительное время не совершавшие боевых вылетов.
— Чудак ты, — сказал Скале гвардии майор с орденами на груди. — Что было хорошо вчера, уже не годится сегодня. Несколько месяцев назад мы еще летали на «сковородках», а сейчас погляди!
Майор, сияя от гордости, указал на новенькую машину-истребитель конструкции Лавочкина.
— Вот стервец, взлетает почти без разбега! Как саранча срывается, ей-богу!
Скала помнил, с каким одобрением отзывались о советских истребителях авиационные специалисты в Англии в начале войны. Он сказал об этом майору.
— Было дело, было! — отозвался тот, подчеркнув прошедшее время, он не сводил глаз с маленького самолета, который быстро набирал высоту. — «Ласточки» и «миги» — отличные машины, незаменимы для высотных полетов. Но это, приятель, не машина, это бес, дракон, Змей Горыныч! Новые «яки» хороши, и «ильюшины» тоже, но вот эти «Ла-5»… Нет, ты только погляди, это ж не полет, это прямо-таки концерт, даже не воздушная акробатика — это заправский балет!
Майор следил за самолетиком, который на мгновение застыл в воздухе, словно игрушка, висящая на елке, потом рванулся, несколько раз перевернулся через крыло, перешел в пике, в нескольких десятках метров от земли выровнялся и взмыл, сделав такой низкий вираж, что воздушной волной с зрителей чуть не сорвало шапки.
— Полегче, красавец, полегче! — хохотал майор, придерживая руками щегольскую фуражку. — Он, видимо, своими шасси собирается фрицам башки крушить.
Озабоченный стоял Иржи на аэродроме. Уже не самолет, а пилот заинтересовал его. Трудно с таким состязаться. Он так и сказал майору. Тот с минуту недоуменно смотрел на чеха.
— Ах, вот оно что! Так запомните, молодой человек. Во-первых, самолет сейчас вел начальник училища, старый воздушный волк, полковник Ромашов, а во-вторых, то, что вы сейчас видели, — это только часть обязательных упражнений, которые вы должны будете проделать по окончании курса. Иначе на фронте вам не бывать, ясно? Теперь вы понимаете, почему вас натаскивали, как новобранца, прежде чем послать к нам. Вам оказано большое доверие. Но и от вас потребуется много труда. Сначала в классах, потом в мастерской, а когда будете знать машину как свои пять пальцев, вот тогда пожалуйте на летное поле. Такие у нас порядки.