Но в душе Скалы нет ожесточения против Кшанды и Доудеры, как бы ни пронзали они его злыми взглядами. Будь Иржи верующим, он сказал бы: «Боже, прости им, ибо они не ведают, что творят». Эта терпимость осталась у него от прошлого. Но морозный день на Староместской площади, новые друзья, которых он полюбил, два года работы в парткоме — все это научило его поступать иначе. И потому майор Скала не колеблется больше. Он выпрямляется, оглядывает собравшихся и улыбается, заметив, что товарищи глядят не на зеленое сукно стола — их взволнованные и ободряющие взгляды устремлены на него.
— Я мог бы, если бы захотел, выкрутиться и отмежеваться от жены, — говорит Скала. — Ведь я с ней в разводе. Мы, правда, сошлись после моего возвращения, но потом разошлись снова. Формально мы чужие люди.
— Неупорядоченные семейные отношения, недостойные члена партии! — восклицает человек с золотым зубом.
Скала даже не смотрит на него.
— У меня, однако, нет причин выкручиваться, — невозмутимо продолжает он. — Я не хочу и не умею обманывать партию и товарищей, скажу вам прямо: я люблю жену. Мы никогда бы не расстались, если бы это зависело от меня. Если партия решит, что вина моей жены — это и моя вина, я готов понести любое наказание. Но я протестую против приемов работника комиссии партийного контроля. — Скала бросает гневный взгляд в сторону бледной физиономии с поблескивающим золотым зубом. — Протестую так же, как протестовал против методов секретаря крайкома Шика. Это совершенно одинаковые методы: высокомерное, непартийное, оскорбительное отношение к члену партии.
Кадык на худой шее человека с золотым зубом бешено запрыгал. С лица вольнонаемного Доудеры исчезло воинственное выражение, и он смущенно перевел взгляд на Кшанду.
Кшанда встал, оперся костлявыми пальцами о край стола. Глаза его налились кровью. Но не успел он еще открыть рот, как раздался спокойный голос инструктора крайкома:
— А ты ознакомился с материалами проверки майора Скалы? Просмотрел протоколы заседаний парткома, поинтересовался, как он вел партийную работу?
— У меня есть свои материалы! — отрезал Кшанда. — На всех вас есть! И на тебя тоже, товарищ! — И он бросил угрожающий взгляд на инструктора крайкома.
В косоватых глазах инструктора мелькнуло веселое выражение, потом они в упор уставились в лицо Кшанды.
— А зачем же ты припрятываешь эти материалы, товарищ Кшанда? — негромко спросил он.
— Это мое дело, — резко ответил Кшанда.
— Нет, не твое! — хладнокровно возразил инструктор. — А если это так, тогда товарищ Скала прав, говоря, что ты действуешь методами бывшего секретаря крайкома.
— Прошу меня не учить! — вскипел Кшанда. — Я отвечаю перед руководством комиссии партийного контроля и больше ни перед кем.
— Ты отвечаешь перед партией, товарищ, — невозмутимо продолжал инструктор. — Перед пар-ти-ей! — повторил он почти увещевающим тоном. — Вот так же говорили здесь многие партработники: я, мол, отвечаю перед секретарем крайкома. Жена майора Скалы говорила то же самое. Потому-то тебя и прислали сюда, что здесь гнули такую линию. И я, со своей стороны, предлагаю тебе воздержаться от таких реплик, — осадил он Кшанду, который готов был разразиться криком.
Сидящие за столом смущенно покашливали, представитель райкома сидел как на иголках. Только красивый лейтенант из Восточного корпуса генерала Свободы, восторженно улыбаясь, смотрел в невозмутимое лицо инструктора крайкома. Все облегченно вздохнули, когда Кшанда презрительно поджал губы и, чуть помедлив, уселся на свое место.
— Партия учит нас воспитывать людей, по-моему, это ясно, — продолжал инструктор, заскорузлыми пальцами металлиста разминая сигарету. — Учит воспитывать их на ошибках. Путем последовательной и повседневной критики. Втихую подобрать материал о ком-то и выложить его, когда надо избавиться от человека, — это, товарищи, приемчики буржуазных политиканов типа Швеглы и Бенеша. Наша партия такие методы отвергает. Это ясно и на примере Роберта Шика. Если у тебя есть какие-нибудь материалы о недостатках в этой партийной организации или доказательства моей плохой работы, выкладывай их, товарищ, здесь, прямо!