— Напугал ты меня, старый сумасброд! — ворчит она. — Просыпаюсь, а тебя нет…
— А как же! Я пошел вешаться! Из-за попа! — отрезает старик, не переставая рыться в нотах. Мать недоуменно глядит на улыбающегося сына, потом бросает взгляд на буфет, где стоит бутыль сливовицы. Бутылка на месте и не тронута.
— Что ты, мамочка, что ты! Нам весело и без сливовицы! Честное слово!
Спохватившись, Иржи быстрым движением переворачивает свой рапорт об увольнении. Отец кладет руку на плечо сына.
— Допиши его и успокойся, — говорит он и, наклонив голову набок, прохаживается по кухоньке.
— Слушай, Иржи! — начинает он через минуту и останавливается. — А ведь тебе бы нужно… да, да, конечно… Кому же, как не тебе, руководить школой после меня?
Иржи как громом поражен. «Отец утешает меня, как когда-то я его». И тут же приходит другая мысль: «Майор Скала налетал тысячи километров, сбил десятки вражеских самолетов, герой. Орденские ленточки на груди, обожженное тело и обезображенное лицо…»
— Ты думаешь, это можно устроить? — неуверенно спрашивает он, подняв глаза на отца.
Тот снова хмурится, как и тогда, когда грозил в окно воображаемому попу.
— А ты поговори с Лойзой и увидишь. Руками и ногами ухватятся за такого учителя!
Глава восьмая
«Как же так? — думает Иржи Скала. — Я давно и хорошо знаю наш город, а в этом предместье никогда не был. Даже этот грязный вокзальчик я прежде не замечал, разве что когда поезд случайно останавливался около него и я злился на непредвиденную задержку».
Длинная узкая улица уходит на окраину, и там среди зелени краснеют крыши нескольких корпусов. Этот комплекс зданий зовется Черновицы. Как в Праге Бохницы. «Тебе место в Черновицах, тебе место в Бохницах» — так говорят. Но кто хоть раз в жизни прошел по узкой Школьной улице, тот никогда уже не произнесет с легким сердцем эту фразу.
Это кров милосердия: здесь стремятся создать тепло домашнего очага для тех, кого безжалостная судьба изгнала в мир помрачненного сознания. Уныние, отчаяние, тупая сосредоточенность царят в этих стенах.
Это беспощадные стены: отсюда редко выходят те, кого болезнь ухватила своими щупальцами.
«Сумасшедший дом», — слышал Скала в детстве. Потом этот дом стали называть психиатрической больницей. Сейчас он называется… — Скала задумался, вспоминая —…кажется, санаторий для душевнобольных? Дом стоит на краю города, только бедные рабочие домики встречаются по пути к нему. Богачи строили свои виллы подальше отсюда.
Санаторий для душевнобольных…
Иржи Скала стоит у окна просторного вестибюля и задумчиво глядит на газоны, прорезанные песчаными дорожками. Думал ли он когда-нибудь, что попадет сюда, на эту окраину, думал ли, что окажется в этих стенах?
Широкие белые двери распахиваются, и в светлом прямоугольнике появляется мужская фигура в белом халате. Этого человека знают многие. Это он воспитал сотни студентов, которые до сих пор любят его, исцелил сотни больных, вспоминающих о нем с благодарностью. Это он написал десятки поэм, принесших радость тысячам человеческих сердец. Врач и поэт.
Скала проходит в широкие двери, садится на хромированный стул у профессорского стола. «Это лицо не меняется, — думает он, — как не изменилось и философское спокойствие профессора». Просто не замечаешь, что углубились морщины и седина посеребрила волосы. За золотыми очками в глазах профессора, живых и умных, искрится неистребимая молодость.
Сколько лет тому назад Иржи Скала по просьбе профессора «катал» его в истребителе? После крутых подъемов, пике, штопоров и переворотов через крыло профессор вылез из самолета бледный, измученный, но лицо его было по-прежнему спокойно, когда он сказал:
— Ну и адская у вас профессия. Жаль, что вам не довелось применить свое замечательное умение…
Это происходило вскоре после Мюнхена. Командиром авиаполка, где служил Скала, назначили молодого полковника, у которого было две страсти — авиация и искусство. Недели через две он уже знал в полку всех мало-мальски способных пилотов и бортмехаников, а в городе — всех сколько-нибудь известных людей искусства. Словно прожил здесь не один год.
Он погиб под топором фашистского палача. Ему-то Скала и обязан знакомством с профессором.
…Профессор молчит и пристально смотрит в лицо гостя. Но этот взгляд не смущает и не обижает Скалу. «Вот видишь, — говорит себе профессор, — скольким молодым людям ты завидовал, когда у тебя, жадно вкушавшего жизнь, годы оставили морщины на лице. Этому летчику ты завидовал тоже. Тогда, в самолете, ты украдкой глядел на его красивый, четкий профиль и завидовал и свежести этого лица, и спокойствию, с которым молодой человек ведет самолет. И ты боялся, как бы он не заметил, что тебе не только страшно, но и завидно…»