Она взяла его за руку.
— Ты даже не представляешь себе, как я люблю тебя за то, что ты делаешь для этой бедняжки. Но все это не так просто, как представляется твоему трезвому уму, мой дорогой!
— Нам нужно знать причины, если мы хотим по-настоящему вылечить ее, — настаивал муж. — А вылечить ее — значит вернуть ей счастье. Вернуть мужа, ребенка… — Он гладил руки жены, ее прекрасные пальцы пианистки, и в сердце его закралась грусть: как постарели эти руки. — Разве и в нашем браке не было трудностей за эти долгие годы? Разве нам всегда удавалось избежать подводных камней!
— Вот видишь, ты не понимаешь женщин, а еще умница, профессор, психолог, — ласково улыбнулась жена. — Ладно, не спорь, сядь поближе…
Профессор сел и закурил новую сигарету.
— Слушаю, — сказал он чуть-чуть недовольно.
— Слушай же, что тебе скажет женщина, подумай об этом и вникни как следует. Главная опасность не в том, что на Карлу могут повлиять сообщения в газетах или какие-нибудь факты. Внутреннее потрясение само по себе слишком сильно. Эту женщину лишили доверия к себе, веры в себя, а этого не исправишь попыткой механически склеить ее семью. Уже хотя бы потому, что их брак был не из тех, что лопаются, как бракованный стакан в горячей воде.
Ирма взяла из руки мужа сигарету и жадно затянулась.
— Карла выходила замуж совсем девочкой, — продолжала она. — Она была сиротой, и стать женой и матерью было для нее величайшим счастьем. Но в наше беспокойное время люди быстро взрослеют, это произошло и с Карлой… Она выросла, как слабый цветок, пересаженный в теплую оранжерею. Ей стали говорить, что она молодец, что она отличный работник. Она сама прониклась убеждением, что участвует в великом созидании и хорошо делает свое дело. И вдруг все рухнуло за одни сутки. Карлу охватила обида, сознание жестокой несправедливости. «Они ошиблись, все они ошиблись, — думала она. — Я выиграю эту борьбу, все выяснится, не может не выясниться». Выяснится, что ее усилия были направлены верно, что она и Роберт по-настоящему боролись за благое дело… Потом последовал новый удар. Оказалось, что она была обманута, везде был сплошной обман. Впервые в жизни она взялась за большие дела, а ей доказали, что она служила не идее, а ловкому авантюристу. Понимаешь? Если бы дело было всего лишь в ошибке сердца, если бы Карла могла вернуться к своей работе, не было бы этой безнадежности, которая привела ее к попытке самоубийства. Нет, здесь не семейная драма, Тоник, это не разочарование в любви, а глубокая человеческая трагедия.
Профессор долго сидел, не говоря ни слова, забыв о сигарете, которая обожгла ему пальцы.
— Каков же практический вывод? — тихо спросил он наконец.
Ирма улыбнулась, и ему снова стало грустно при виде тонкой сетки морщинок в углах ее глаз. «Стареем, — подумал он. — И я старею, становлюсь по-стариковски нетерпеливым. А ведь она права, по-видимому права», — поправился он и улыбнулся: как неохотно он признает свою ошибку.
Жена внимательно наблюдала смену выражений на его лице.
— Упрямец ты мой! Нелегко соглашаться, а? — Она встала и положила руки ему на плечи. — Пусть она поживет у нас, Тоник. Поживет до тех пор, пока сама не найдет цель жизни.
Профессор поднялся, притянул жену к себе и, улыбаясь, с шутливым недоверием спросил словами известной сказки:
— А скажи мне, мудрая старушка, как же она ее найдет?
Жена шлепнула по руке, обнимавшей ее за талию.
— Спрашивал ты своих четырех детей, как они найдут цель жизни? А ведь гордишься тем, что они нашли ее сами.
Он рассмеялся, обнял ее и горячо поцеловал. На рассвете, исполненный твердой веры и сам удивляясь этому, он спустился в палату Карлы. Она лежала неподвижно, лишь прозрачные, словно перламутровые пальцы слегка шевелились на одеяле. Спит? Нет, она не спала. Ее мысль делала первые робкие шаги по зыбкому мосту воспоминаний. И эти шаги уже не были так мучительны. Было все еще больно, но уже не так страшно, сердце не сжималось от ужаса.
Карла вспоминала знакомый кружок молодежи: Яромир, Милош, Марианна и много других, кого она тогда только что узнала. Никому из них Роберт не понравился с первого взгляда. Слишком самоуверен. Слишком самонадеян. Сразу заметно, что смотрит на всех сверху вниз и приходит в ярость от малейшего несогласия с ним. Не любит того, чем все они живут, — театра, книг, музыки, искусства…
Иржи, любимый Иржи, знал бы ты, что все, что ты сказал о Роберте, и мне приходило в голову десятки, сотни раз. Чего-то мы недопоняли, Иржи… большинство из нас. Роберт стал для нас олицетворением партии, нас оскорбляло каждое неодобрительное слово, сказанное о нем. Вправе мы винить его за это, говорить, что он так воспитал нас? Может быть. Но главные виновники — мы сами. И ты тоже, Иржи! Знал бы ты, как забилось мое сердце, когда Роберт однажды привез из главного штаба весточку о том, что ты сражался в рядах Советской Армии. Какой гордостью оно наполнилось! Но и тут я была не совсем права. Я не увидела человека, меня увлекла «анкетная» сторона дела: Роберт с юных лет в комсомоле, теперь он секретарь крайкома, мой муж сражался в Советской Армии, получил награды, утвержден в офицерском звании… Я пошла бы за тобою, Иржи, если бы ты вернулся твердым, проникнутым духом той страны, где жил. Я ждала героя, а вернулся нытик и стал обижать меня недоверием, подозрениями. Я осталась в духовном одиночестве. Я отчаянно, изо всех сил боролась с собой, старалась не признаваться себе, что моя работа, энтузиазм, любовь — все это идет впустую.