— Понятно, начальник… — раздались тут и там недружные голоса.
Люди уселись на нарах, где попало. Молча делали свои: дела — кто грыз сухарь, кто зашивал фуфайку, штаны, кто читал книжку.
Мрачный Квазимодо отошел от печки, заложив руки за спину, прошелся по бараку, присматриваясь к зекам.
Он скептически мотал головой, был чем-то явно недоволен. Странное дело — несмотря на его сообщение, зеки оставались равнодушными и безучастными к тому, что было сказано, что в эти минуты происходит в мире. Там, на большой земле, люди в отчаянии, должно быть, плачут, рыдают, а вот тут… Там оплакивают гения, друга всех народов, все в глубоком трауре, а этим — хоть кол на голове теши, мало кто грустит, а некоторые даже втихаря ухмыляются…
Он бы, Квазимодо, потолковал с ними — так, чтобы навсегда его запомнили. Как же так — в стране траур, а тут!.. Конечно, он излил бы на этих зеков душу, но на вчерашнем совещании надзирателей начальство лагеря строжайшим образом приказало, чтоб никаких эксцессов, скандалов не допустить. Чтобы всюду было мирно и тихо. В эти дни не проявлять грубости к зекам, строгости, не вступать в пререкания в никакого рукоприкладства…
И Квазимодо, которому приказано было поддержать в нашем бараке полный порядок, старался быть на высоте. Он свято выполнял указания начальства. Был начеку.
Из «тарелки» лилась грустная мелодия, которая за душу брала.
Квазимодо остановился у порога. Строго смотрел на зеков, чтобы в эту минуту никто не выходил из барака, а сидели смирно.
Вот затихла музыка. Из тарелки снова вырвался треск, шум. Послышались гудки фабрик и заводов. Пора было подняться и склонить головы, стоять в траурном положении, как показывал Квазимодо.
Но люди так как сидели, так и остались сидеть, не обращая внимания на то, что Квазимодо жестикулировал, требовал молча встать, снять шапки-ушанки, последовать его примеру. Только тут и там, в разных углах поднимались без особой охоты некоторые зеки…
Не сдержался Квазимодо. Его лицо исказилось от гнева:
— Что вы делаете? Люди вы или не люди? Такой человек усоп, а вы!.. Совести у вас нет ни на грош! Толковал я с вами, а вы — как с гуся вода…
Он заскрипел зубами от злости. Натянул шапку-ушанку на голову, поднял воротник кожуха, сердито сплюнул и, не дождавшись, пока утихнут гудки, безнадежно махнул рукой и покинул барак.
В лагере стояло необычное оживление. Видно, то, что было в нашем бараке, произошло также в соседних. Начальство возмущалось, что узники не почтили достойным образом «Отца и учителя» и не представляли себе, как на это надо реагировать. Из центра не было на этот счет никаких указаний, и начальники не знали, как быть.
В лагере все гудело. Казалось, все здесь взорвется. Куда-то исчез страх. Тут и там собирались толпы, громко высказывались о порядках в зоне и на шахте. Требовали бастовать. Послать телеграмму в Москву, рассказать о бесчинствах лагерной администрации, требовать амнистию, пересмотреть дела заключенных, обращаться по-человечески с людьми…
Ночная смена на шахте отказалась подняться на-гора. Требовала прислать делегацию из Москвы. Первая смена отказалась выйти на работу. Тревожные известия приходили из соседних рудников.
Лагерь был окружен солдатами. Никого не выпускали из зоны. Тревога охватила всю округу. Шум разрастался с каждым часом.
Из соседней шахты пришло известие, что зеки отказались грузить уголь и стоят составы. Из другого лагеря сообщили, что толпа узников стала ломать ворота и вырываться на волю, но конвойные открыли огонь и убили, ранили несколько человек. Пошли слухи, что к нашим лагерям подтягиваются воинские части. Для усмирения бунтовщиков вызвали карательный отряд. В Воркуте, неподалеку от нас, целая колонна узников вырвалась из какого-то лагеря и двигается в сторону Печоры, круша все на своем пути.
Колонну возглавляют бывшие офицеры, фронтовики. Они напали на воинскую часть и овладели оружием…
Кто-то видел, как в ту сторону, где подняли бунт, летели военные самолеты…
Тревога охватила всех.
Третьего дня забастовки прибыла из Москвы какая-то комиссия, которая имеет все полномочия правительства.
Никто, однако, не представлял себе, что это за комиссия и чем она тут будет заниматься — наказывать главарей бунта, то ли проверить, как лагерное начальство издевается над людьми…