Мы, как могли, выручали, оберегали его, несколько раз, как говорится, спасали от смерти.
И все же кое-кто из бдительных руководителей Союза писателей настоял, чтобы Ицика Фефера устранили от редактирования журнала «Советише литератур», который он же создал!..
Для него это было тяжелым ударом. Он понимал, что последует дальше, в какой опасности он оказался.
Это случилось мрачным осенним вечером. Собралось правление, и члены его вынуждены были проголосовать против Фефера, выразили ему политическое недоверие.
Когда на том заседании я услышал, что должен занять место редактора журнала, меня словно окатили ушатом холодной воды. Как же так? Я был еще молодым писателем. Только что бросил институт, и сразу же ни с того, ни с сего — такая ответственность!
Но иного выхода у меня не было, пришлось взвалить на себя тяжелый груз.
В то время в немилость попал и еще один член редколлегии журнала: Давид Гофштейн. На него, как и на Фефера, начальство уже давно смотрело косо. И все же долгое время их удалось сохранить в редакционной коллегии. Мы, сменившие их, по всем вопросам советовались с этими маститыми мастерами. Относились к ним с большим уважением, давая почувствовать, что они для нас — неопровержимые авторитеты.
Делали журнал вместе с ними. Читатели говорили, что журнал не ухудшился, дух остался прежним.
Журнал являлся органом Союза писателей Украины, однако мы расширили круг авторов, и часто на его страницах печатались писатели, живущие в других республиках, в Москве, Ленинграде, печатались и произведения авторов, живущих за рубежом.
Так, на страницах «Советише литератур» можно было прочитать повести, рассказы, стихи Давида Бергельсона, Нистера, Переца Маркиша и Арона Кушнирова, Самуила Галкина и Добрушина, Нусинова, Росина, Бузи Миллера, Арона Вергелиса, Брегмана, Даниеля.
В те мрачные дни, когда Ицика Фефера сняли с должности редактора журнала «Советише литератур», мы подслушали один интереснейший разговор. В Союз писателей пришло два начальника «органов» и потребовали срочно созвать партийное собрание, где исключить Фефера из партии, иначе «может быть поздно»… На него, мол, имеется компромат.
Мы долго думали, как спасти своего друга. Был единственный выход — надо, чтобы он тяжело заболел и не явился на собрание…
Побежали к нему домой, рассказали обо всем и посоветовали лечь в постель. Скажем, что у него высокая температура.
Он был убит этим известием. За что его собираются исключить из партии? Активистом стал с первых дней революции, воевал за власть Советов.
В назначенное время мы пришли на собрание. В зале уже сидели «начальники», которые созвали его. Они были в штатской одежде. А за углом здания стоял «черный ворон». Стоило только человека исключить из партии, а дальше все решала техника.
Люди из «органов» были ужасно возмущены тем, что на собрание не явился тот, за которым они сюда явились.
— Где этот Фефер? Почему не доставили его сюда? — возмущались лица в штатском. — Что за дисциплина? Вы играете с огнем…
— Позвольте, но человек заболел, — заметили им.
Они совсем сбесились:
— Как это — заболел? Знаем эти «болезни». Приведите его сюда живого или мертвого. Хоть на носилках!
— В партийном уставе не записано, чтобы больного коммуниста приносили на собрание на носилках, — бросил кто-то реплику.
— Как же быть?
— Очень просто: отложить собрание, пока он не выздоровеет.
И собрание перенесли.
Три раза откладывали собрание по разбору «дела Фефера» из-за его «болезни». Тянули время. Это его на какое-то время спасло. Как мы позже узнали, эшелон с «врагами народа» был заполнен и досрочно отправлен в Воркуту.
Каких только казусов не было в те годы!
Поздней ночью молодчики из НКВД подъехали в Харькове к дому писателей «Слово» арестовать Василя Минко, который жил на четвертом этаже. Парадное было плохо освещено. Они поднялись на третий этаж и увидели на двери дощечку. Едва разобрали первое слово «Василь». Постучали, приказали хозяину одеться и следовать с ними… Но здесь жил не украинский поэт Василь Минко, а Василь Мысык. Все равно его отвезли на вокзал, где уже стоял приготовленный эшелон для репрессированных. У вагона началась перекличка, Мысык, прислушиваясь к выкрикам тюремщика, убедился, что его фамилии в списке не значится. Значит, какое-то недоразумение.