По ночам мне снятся кошмары. Время тут тянется как вечность.
Наконец-то в «кормушке» моей камеры показалось лицо надзирателя, и он приказал мне приготовиться на выход «с вещами»!..
Снова меня затолкали в утробу «черного ворона» и отвезли в дальний железнодорожный тупик, где стояло несколько «столыпинских» вагонов.
Это будет, думал я, мое последнее путешествие в арестантском вагоне.
Была осень.
Всю ночь я просидел, скорчившись в тесном, переполненном такими же, как я, арестантами, вагоне. Сквозь щелку зарешеченного оконца мелькали телеграфные столбы, полустанки, станции. По Крыше вагона барабанил неистово осенний дождь. Я вслушивался, как за стенками нашего «Столыпина» бушует непогода. Чувствовал страшную усталость, хотелось спать, слипались глаза, но не было свободного уголка, где можно было бы прилечь. Мы сидели, прижавшись друг к другу, как селедка в бочке.
Ранним утром прибыли в Киев. Наш вагон долго перегонялся с одной колеи на другую. Его швыряло взад и вперед, как в лихорадке, наконец загнали в тупик и отцепили паровоз.
Настала мертвая тишина. Изредка доносились грозные окрики конвоиров, охранявших «опасных государственных преступников».
Поодаль от вагона послышались женские голоса — крики, плач детей, возгласы, ругань.
Конвоиры отгоняли толпу, которая словно из-под земли выросла.
Должно быть, люди, узнав о прибытии этапа, примчались, сюда в надежде увидеть своих родных и близких, но конвоиры были неумолимы, расталкивали людей, не давая подходить близко.
Когда нас высадили из «Столыпина» и загнали в «черные вороны», я замешкался: может, мне посчастливится и я увижу в толпе своих знакомых, но почувствовал удар в спину.
Меня втолкнули в мрачную машину, и за мной захлопнулась дверь.
«Ворон» долго петлял по разбитой дороге, подпрыгивая на выбоинах. Он выбрался на шоссе и помчался по киевским улицам, словно его сто чертей подгоняли. К нам доносился шум знакомого и такого близкого сердцу города.
Машина остановилась на несколько минут у черных ворот знакомой тюрьмы, и я снова оказался в знакомой одиночной камере, где я коротал почти целый год свои дни и ночи около трех лет назад…
Никто меня не вызывал, ничего не спрашивал, не говорил — словно так и должно быть.
Я был возмущен — почему меня загнали в одиночную камеру? Может, решили все начинать с самого начала?
Стал колотить в дверь, требовать объяснить мне, до каких пор будут меня тут держать, пусть вызовут начальника.
Я добился своего.
Пришел начальник тюрьмы, старый мой знакомый, полный, рослый мужчина с крупным мрачноватым лицом, суровыми серыми глазами. Он объяснил, что он отвечает тут за то, чтобы охранять заключенных и следить за тем, чтобы они не разбежались, следить за тем, чтобы никто не умер с голоду, а все остальное его не касается. Есть более высокие начальники, которые нами занимаются. Вот он советует сидеть спокойно, не портить нервы ни себе, ни администрации тюрьмы, которая, согласно результатам социалистического соревнования, занимает первое место в республике. Отличная тюрьма! Кроме того, он мне сообщил, что органы страшно перегружены работой. Наломали много дров, теперь надо расхлебывать. Везут и везут к нам людей на переследствие. Очередь к вам еще не дошла. Книжки вам дают читать? Ну и читайте! Тут ведь вам лучше, чем в тундре… Коль вы к нам попали, то мы уже позаботимся о вас. Сидите спокойно.
— Спасибо вам за совет… Сколько советов я от ваших начальников уже наслышался!.. Я требую прокурора… Сколько еще будут издеваться…
Он развел руками.
Был необычайно вежлив:
— Я человек маленький… Мне прикажут, я открою ворота…
Он сделал невинное лицо и вышел из камеры.
Был конец октября. Двадцать третье число. Эта дата останется в моей памяти на всю жизнь. Поздний вечер. Рано стемнело. Я думал, что минул еще один «пустой день». Думал, что сегодня меня уже никто не потревожит, как вдруг заскрежетал замок на дверях. Раскрылась «кормушка».
Надзиратель окинул меня долгим, удивленным взглядом:
— На выход! — сказал он, сделал долгую паузу, и добавил: — С вещами…
Немного отлегло от сердца… Должно быть, кончаются мои муки.
Надел тюремную фуфайку, ушанку, взял котомку с лагерными пожитками, и дежурный офицер повел меня по бесконечно длинным коридорам, которые были мне хорошо знакомы.