— Я объясню, если ты так хочешь, Зайда, — даже не пытаясь скрыть неприязнь, ответил Узбах. — Им тяжело. Они знали тебя, когда их сын еще был жив… — Его тон, сжатые зубы и гневный взгляд сказали иное. Когда этот ублюдок был еще жив.
— Поэтому ты приехал вместо них, оберегая их хрупкую нервную систему?
— Бикаэлка… Ты представления не имеешь, что такое нормальные человеческие чувства…
— Поаккуратнее с подобными заявлениями, Узбах. Ладно, с тобой все ясно, будем считать, что я не заметила оскорбления. Но зачем ты привез ее? — Зайда кивнула в сторону Мараны, с любопытством прислушивавшейся к разговору. Внимание бикаэлки ее тут же смутило, она отвернулась, уставившись перед собой. Прежняя Марана отреагировала бы иначе — с вызовом. И вмешалась бы в разговор на равных. Еще один выразительный штришок «инности».
— Моя дочь… хотела прогуляться, — нехотя ответил Узбах. — Я не видел причин ей отказывать.
Разговор его заметно тяготил, ему явно хотелось убраться отсюда, но Зайда умела удерживать собеседников на коротком поводке, пока ей этого хотелось. Авторитет и влияние бикаэлок не были пустым звуком.
— А может, — ее снисходительная улыбка ясно давала понять, что бикаэлка видит старика насквозь, — ты пытаешься меня укорить за то, что борт «Забулдыги» столько лет был домом для человека, которого ты до сих пор ненавидишь?
Узбах вздрогнул. Вопрос Зайды угодил в цель, потревожив болезненную рану в его душе. Но он сам напросился. В его глазах снова проснулся гнев, ноздри изящного носа возбужденно раздулись, однако ответил Узбах сдержанно, не забывая, с кем имеет дело:
— Ты даже не представляешь, что нам с женой пришлось вынести за эти годы, пока мы воспитывали ее заново. И благодарить за это стоит… твоего Сомаху. Я ничуть не удивлен, что он свое получил. Он заплатил за смерть моей дочери. Его наказала судьба. И это справедливо. Думаю, его и там до сих пор гложет чувство вины. — Узбах, не глядя, коротким жестом ткнул указательным пальцем в небо.
Он был немного религиозен и раньше, но сейчас, похоже, его опустошенная душа получила должную подпитку.
— Не гложет, — грубоватым тоном встрял я, опередив Зайду.
— Что ты сказал? — Узбах взглянул на меня так, как будто увидел только что. Словно на пустом месте вдруг образовалось нечто, способное к членораздельной речи.
— Что слышал, папаша, — отрезал я.
— Это твой родственник, Зайда?
— Поразительная догадливость. Мой племянник. Не очень-то он вежлив, да?
Узбах, естественно, меня не узнал. Своеобразное ощущение. Я смотрю в упор на человека, которого знал с детства, но он не способен меня узнать в новом облике.
— Не гложет Сомаху чувство вины, — с нагловатой улыбочкой повторяю я.
— Ты не всеведущ, — сухо сказал Узбах. — И не можешь знать наверняка.
— Ты тоже не витаешь в астрале, получая последние небесные новости лично из уст Бога.
Последняя реплика, похоже, окончательно избавила его от желания разговаривать.
— Прощайте, — резко бросил Узбах, поворачиваясь к нам спиной.
Снова щелкает дверца. Трассер разворачивается и уезжает прочь.
«Ты даже не представляешь, что нам с женой пришлось вынести за эти годы, пока мы воспитывали ее заново».
Он ошибался.
Я знал о жизни Мараны все. Каждый год я несколько раз подключался по бортовому ГТ «Забулдыги» к сети Пустоши, словно пытаясь реанимировать несбыточную надежду, но до сих пор у меня не появилось ни одной мало-мальски уважительной причины вернуться за ней, чтобы вытащить из этого болота. Некого мне вытаскивать. У этого существа была внешность Мараны, и по кровной связи она все еще оставалась моей двоюродной сестрой. Но внешность лгала. Той Мараны, которую я знал, упрямой, гордой и взбалмошной, умеющей отстаивать свои решения и знающей цену дружбы не на словах, давно уже нет. Я отлично помню финал боя в ущелье Двух Рук, в крайнем случае всегда есть под рукой записи лоцмана, чтобы освежить память, помню, как…
…«Мститель», семидесятитонный боевой робот, взрывается от многочисленных внутренних повреждений, громадный кусок плеча вместе с рукой отваливается как кусок панциря у разрубленной черепахи. К счастью, система катапультирования успевает сработать — на фоне огненного вихря вверх выбрасывает кокон пилота — темное веретенообразное тело. Набрав высоту и сравнявшись с краем горной террасы, он уходит, спасаясь, за скалы…