— Вы мне все-таки покажите, что вы там напишете, — просит он, прощаясь. — А то еще, знаете, могут быть всякие неточности… с технической стороны.
Я обещаю, но говорю, что меня больше интересует сторона человеческая. А что касается укрепрайона, то ведь он же сейчас не имеет значения?
— Да, да, — кивает головой инженер. — Но все же…
Итак, я еще кое-что узнал. Ниточка продолжается. Только бы мне найти Маслюка!
Снова звоню в Министерство обороны.
В. Н. Соловьев, предупредив, что «полковник не генерал», просит меня позвонить дня через три и точно в назначенный срок сообщает мне координаты. Полковник в отставке Дмитрий Матвеевич Маслюк, бывший комендант Перемышльского укрепрайона, в настоящее время живет в Киеве. Подробный адрес я могу узнать через Киевский горвоенкомат…
Жаркий летний полдень. Я иду по Киеву и узнаю и не узнаю его. Как-то так получилось, что за последние десять-пятнадцать лет, изъездив чуть ли не всю страну, я почему-то не был в этом городе, с которым связана моя фронтовая юность. Киев и раньше казался мне прекрасным, но сейчас он еще лучше… Вот Крещатик, многоэтажный, светлый, весь какой-то сверкающий. С трудом нахожу дом с башенкой, который я запомнил еще тогда, когда нас, бывших «окруженцев», прибывших из Броваров, сажали здесь на машины и отправляли на фронт… А вот бульвар Шевченко, та же литая чугунная решетка и два ряда тополей, стоящих плотно, как солдаты в строю. По этому бульвару в тревожную осень того же сорок первого мы отступали, оставляя Киев врагу. Это было ночью, где-то недалеко рвались снаряды, выбрасывая высоко, до самого неба, оранжево-черные сполохи огня. Моросил дождь. И деревья стояли молча, в своих рваных, порыжевших одеждах, словно предчувствуя беду… А сейчас они чуть покачиваются под легким, игривым ветром, блестят на солнце густой клейкой листвой. И как будто не было ничего — ни войны, ни моей молодости, а вечно был этот мир, шумный и пестрый, немного ленивый от жары, погруженный в тысячи повседневных забот и служебных обязанностей…
Маслюк живет в пригороде. Здесь тихо. Домик утопает в зелени, золотятся стройные стволы сосен, жужжат над цветами шмели, кудахчут куры. Румяная черноглазая женщина варит варенье из клубники. Из медного таза струится сладковатый запах, привлекает пчел. Сам Дмитрий Матвеевич тоже хозяйничает — вооружившись молотком, чинит наличники на окнах. Он в одних штанах, в стоптанных тапочках на босу ногу — ни дать ни взять добродушный, неторопливый сельский «дид», всю жизнь только и занимавшийся плотницким делом…
Но это первое впечатление. Хозяин легко соскакивает с завалинки и как бы оценивающе смотрит на меня. А я смотрю на него. Нет, он вовсе не «дид» и даже не «дядько». Под тонким слоем мирного жирка спрятаны упругие мышцы. Рука, небольшая, но крепкая, поигрывает молотком. В зеленоватых, зорких глазах есть что-то рысье… Я мысленно прикидываю на него военную форму: наверно, бравый был командир, быстрый и гибкий.
Был! В армию пошел еще мальчишкой, участвовал во многих лихих походах, во время осенней кампании 1939 года ходил в адъютантах у одного известного полководца, ныне маршала. Служебная лестница давалась легко, хотя кое-где и заедало… А перед войной, в тридцать девять лет будучи уже полковником, получил генеральскую должность — стал командовать Перемышльским укрепрайоном, который до этого сам же начал строить. Лисагора он помнит. И Притулу, конечно, тоже. «Как же, как же! Он был у меня начальником политотдела, а потом нас обоих повысили. Я ж его и рекомендовал на мое место. Паренек он был бойкий, сообразительный…» «Паренек!» Я невольно улыбаюсь, вспоминая недоступного генерала. Для самого Маслюка служба сложилась, по-видимому, не столь удачно. Но он не сетует. С мудростью военного, много повидавшего человека он относится к своей и чужой судьбе без обид или зависти. Во всяком случае, мне так кажется…
Дмитрий Матвеевич подтверждает данные Лисагора. Инженер не ошибся: новая линия, если бы ее успели закончить, явилась бы серьезным препятствием для вражеской армии. Но насчет «не ждали» — это как сказать… Командиры в ранге Маслюка и выше каждый месяц получали разведсводки, где подробно сообщалось о передвижении немецких войск к нашим границам. К весне сорок первого года Гитлер передислоцировал на восток основную массу своей армии.
— Ну, да это было бы еще не так страшно, если бы мы приняли ответные меры. А что получилось на деле? Мы, те, кто служил на границе, все видели — и как немцы устанавливают орудия на господствующих высотах и как ведут топографические расчеты, разгуливая с биноклями и планшетами вдоль берега Сана… Кстати, гитлеровцы действовали почти открыто, не маскируясь. Фашистские самолеты спокойно летали над нашей территорией и фотографировали важнейшие стратегические объекты. Сбивать их мы не имели права. Приказы из Москвы строго предупреждали — не давать ни малейшего повода для возникновения конфликта. Правда, находились среди наших командиров и такие, кто не соглашался с подобными приказами и даже доказывал их вредность. Ну, и заработали по шапке — кого сняли с должности за «паникерство», а кого и похоже… Я, видя все это, помалкивал. Но за разведсводками следил. И кое-какие меры, те, что были в моих возможностях, постарался принять.