Затаив дыхание мы смотрели на маленький кружок, перерезанный голубой полоской реки. Кто-то из «стариков» вспомнил первую империалистическую войну: тогда под Перемышлем русская армия разгромила врага и опрокинула его планы. Так же, наверно, будет и сейчас… Заместитель командира полка, старший политрук Нужный, молодой еще человек с матово-бледным лицом и синевой бороды на щеках, подхватил: надо немедленно рассказать об этом контрударе бойцам, провести беседы. Жаль, что в сводке не упоминаются ни номера частей, ни фамилии героев. Но важно то, что мы уже знаем место первого подвига!
Я помню, как воспрянули духом мы все, независимо от возраста и званий. Теперь нас не пугал грозный гул. «Пусть подойдут!» — думали мы.
И они подошли — утром следующего дня. Сначала в бой вступила пехота, затем грянули наши батареи. Некоторое время мы, штабники, были в неведении и напряженно вслушивались в грохот взрывов. Но вот появились первые донесения с передовой. Они были оптимистическими: «Подавлена вражеская огневая точка», «Рассеян большой отряд мотоциклистов»…
То же повторилось и на другой день. Наступление немцев на участке нашей дивизии, как сообщили из штадива, остановилось. Противник перешел к обороне, стал окапываться. В полдень он предпринял еще одну, последнюю вылазку и, снова отступив, успокоился. Его орудия вдруг замолчали, в лесу сразу стало тихо.
Эта тишина почему-то насторожила подполковника, и он, взяв с собой меня и моего дружка, командира штабной батареи лейтенанта Сеню Калашникова, поехал на НП. С чердака старой, заброшенной мельницы, где обосновались наши наблюдатели, я впервые увидел немцев, вернее, их окопы, в глубине которых что-то копошилось и тускло сверкало… Наша артиллерия поработала неплохо: многие окопы осыпались, на дорогах чернели разбитые, сожженные остовы машин, вдалеке, за речушкой, горел какой-то хутор, где, по данным разведки, находился немецкий командный пункт…
Довольные и веселые, мы с Сеней вернулись к себе в штаб и, плотно пообедав, растянулись на траве. Но вдруг раздался оглушительный грохот — сначала в районе наших огневых позиций, затем ближе. Низко, над самыми деревьями, пролетели самолеты, землю рвануло, в лесу на мгновенье стало темно. Мы едва успели прыгнуть в траншею…
А через несколько часов боя наша дивизия поспешно оставила Кременец. Преследуемый лавиной огня, по шоссе мчался поток машин и повозок. То и дело возникали «пробки»: сбившись в кучу, испуганно ржали лошади, ругались ездовые. Регулировщики пытались навести порядок: с автоматами в руках они отважно бросались наперерез машинам и орудиям, выясняли их принадлежность и направляли одних прямо, других — в сторону… Мимо нашей штабной машины, прижатой к обочине, проехала колонна автобусов с красными крестами на кузове — их пропускали первыми. Неподалеку в поле разорвался немецкий снаряд, осыпав нас комьями земли. Сеня (он ехал вместе со мной) пробормотал: «Сволочи, на пятки наступают. Еще накроют здесь!» Но вскоре регулировщики добрались до нас.
— Семьсот семнадцатый непромокаемый? — хрипло переспросил капитан в синей фуражке, с худым, черным, как у кочегара, лицом и махнул флажком. — Доедете до развилки, и направо!
Проехав километров пятьдесят, мы ночью добрались до станции Ямполь, где уже находились наши тылы. Начальник снабжения, которого мы нашли в одной из комнат на вокзале, предложил нам выпить. «Потому что вырвались из окружения», — пояснил он. Я недоумевал: еще несколько часов назад мы были уверены, что немцы, напоровшись на наш огневой вал, выдохлись… Теперь мне стало понятно беспокойство командира полка.
Наша походная колонна подошла только на рассвете. Подполковник вел ее по проселочным дорогам, почти без отдыха. Мы его еле узнали. Постаревший лет на десять, с запавшими небритыми щеками и покрасневшими веками обычно добрых, а сейчас мрачно-тревожных близоруких глаз, он сказал, чтобы я достал пишущую машинку, и стал диктовать мне донесение в штаб дивизии.
«Противник прорвался на флангах… Возникла угроза охвата… После упорного сопротивления мы отступили… Наши потери: примерно одна треть личного состава, в том числе шесть старших и одиннадцать средних командиров, а также двадцать одно орудие».
Командир полка взял бумагу, дрожащей рукой подписал.
— Иди сюда, комиссар, — позвал он замполита, — подпиши…
Нужный, успевший побриться, выглядел немного бодрее. Однако, прежде чем подписать, он подумал и добавил еще одну строчку: