Но получилось все не так, как Земан предполагал. Его пригласил к себе заместитель министра генерал Житный.
— Это скандал, Гонза, — начал он.
— Я знаю. И готов ко всему.
— Да, для кого угодно это означало бы немедленное увольнение из органов госбезопасности. Но у тебя есть влиятельные друзья, которые уже замолвили словечко.
— Ты? Не надо. Я не хочу этого.
— Нет, не я. Заместитель председателя правительства Бартик.
— Что-о-о? Этот? — изумился Земан.
— Он позвонил министру. И в соответствующий отдел ЦК. «Иногда нужно делать и исключения, — сказал он. — Земан — прекрасный специалист, всей своей жизнью он доказал преданность делу партии, и потому мы не имеем права от него отрекаться. Не он несет вину за политические проступки членов своей семьи, ведь не может же он уследить за всем. Кто из нас поручится, что и наши дети не совершат подобных ошибок?»
— Значит, меня не уволят? — Земан не верил своим ушам.
— Нет. Но твоя дочь должна немедленно развестись и отречься от своего мужа. Ручаешься за нее?
— Да, конечно, конечно, — радостно закивал Земан.
Сегодня он узнал, как произошло это «чудо». Понял также, что скрывалось за фразой Бартика: «Кто из нас поручится, что и наши дети не совершат подобных ошибок?»
Тогда он вышел из министерства пошатываясь, словно в дурмане, счастливый от сознания того, что не должен оставлять любимую работу, что все закончилось хорошо — лучше, чем он мог предполагать. Петр исчез из его жизни и не будет мешать ему воспитывать внука.
А уж он, Земан, сделает все, чтобы Иван стал продолжателем его дела, честным, открытым, убежденным коммунистом. Таким, как он сам, каким был и его отец — прадед Ивана…
С надеждой и волнением ехал он сейчас к своему внуку.
10
— Если бы вы только знали, что нам с Гонзой пришлось пережить в феврале сорок восьмого, — говорил заплетающимся языком Бартик после неизвестно какой по счету рюмки коньяка.
Любовно притянув Земана к себе, он крепко обнял его за плечи. С одной стороны, это расположение заместителя председателя правительства приковывало к нему внимание общества, собравшегося в салоне замка, но с другой — чувствовал, что сердечность Бартика неискренняя. Алкогольные пары плюс желание порисоваться, а вовсе никакая не дружба. Несколько раз Земан пытался высвободиться из объятий зампреда, отодвинуться от огромной его туши, потной, провонявшей табачным дымом. Но Бартик не отпускал, держал крепко и после каждой такой попытки все теснее притягивал Земана к себе.
— Разве можете вы знать, как тяжело нам было тогда, в Феврале? Вам-то в Праге легко было, в толпе, у вас были заводы, милиция. А мы в пограничье — двое испуганных мальчишек-полицейских, вооруженных старыми советскими автоматами. Сами должны были решать, что политически верно, а что нет, и выстоять против вооруженной до зубов шайки национал-социалистов. У тех и двустволки были — знаете, прекрасные эти изделия оружейных заводов Чадека. Из такой винтовки стреляет мой парень. Мы должны были защитить для Готвальда границу — и защитили. Помнишь, Гонза, как мы вдвоем захватили маленький сельский аэродром и в последнюю минуту отогнали стрельбой американский истребитель, присланный за нашими свергнутыми политиками?
Конечно, все было совсем не так, но у Земана не было сил остановить этот фонтан хвастливой болтовни. Мы — как ветераны Сольферино, думал он с горькой иронией, которым осталась лишь ностальгия по прошлому да хвастовство: «А вот в наше время…»
Деятель культуры Кая вздохнул:
— Да. Февраль. И куда все подевалось, что произошло?
Партия тогда была как партия, а сегодня что? Куда мы забрели? Мы уже в заднице…
Бартик оборвал его:
— Ну-ну, Карел! Не настолько же.
Актер Буреш пророчески добавил:
— Партия считает, что она до смерти устала и разочаровалась, потому она такая безразличная и бесцеремонная. Не туда зашла, куда хотела. А теперь сидит и думает, что она еще на что-то способна.
— Что-что? — моментально протрезвев, строго переспросил Бартик.
— Это опять цитата — может, перевод вольный, но это Кафка! — Буреш дерзко рассмеялся, протягивая ему тоненькую книжечку. — Извольте убедиться, товарищ зампред.
— Этот мужик был ясновидящим. — Бартик засмеялся, облегченно вздохнув. — В самом деле, как-то не верится, что все это написано в двадцатые годы.
Бартик выпустил наконец Земана из объятий, наобум открыл протянутый Бурешем томик и вдруг принялся хохотать.