Почему же они разошлись и оказались по разные стороны баррикад?
Вернуться, говорил он себе, с трудом шагая по ночному лесу, вернуться к чистоте идеалов нашей молодости, к чистоте Февраля, и начать снова…
И он вспомнил ту февральскую ночь, когда они с Лойзой Бартиком отправились из Катержинских гор по этому же маршруту. Это был путь к Лисьей норе — охотничьему домику, в котором в сорок восьмом году они с Бартиком обнаружили вражеский передатчик. Эту историю Земан много раз рассказывал внуку. Поэтому он и выбрал этот путь.
Он промок до нитки. От холода сводило мышцы, болели суставы. Дождь превратил лесную тропинку в скользкий глиняный каток. С трудом он вытаскивал ноги из грязи, после каждого шага приходилось останавливаться. Он тяжело дышал, кололо в груди.
Да, я уже старик, пора это признать, говорил он себе. Вот где-нибудь здесь упаду и отдам концы.
Но страх за внука был сильнее усталости. И он шел.
Еще там, в ресторанчике, он подумал, где они могут прятаться. Он помнил, с каким вниманием выслушивал внук истории о Катержинских горах. И теперь был уверен, что Иван направился в то местечко, о котором множество раз слышал из уст деда, — к Лисьей норе.
Земан знал, что с этой догадкой ему следовало бы отправиться в войсковую часть. Он должен был сообщить командованию и просить помощи, чтобы взять дезертиров. Но теперь он понял Бартика. Испугался, что Ивана скорее убьют, чем поймают, потому-то и решил сам отправиться на поиски внука.
Я сам его арестую и отдам в руки закона, думал он. Тогда все же будет надежда вернуть его к жизни и воспитать, после того как он отбудет наказание. Зато он будет жить. ЖИТЬ!
Он все еще надеялся. В отличие от Бартика Земан был слишком честным, чтоб хотя бы в мыслях позволить себе нарушить закон ради спасения своего ребенка.
Наконец он нашел Лисью нору.
Когда-то это был роскошный охотничий домик, принадлежавший какому-то немецкому чину, а после войны — заводчику Чадеку.
Сейчас это была просто развалюха с вывороченными окнами, выломанными дверями, грудами разбитых бутылок и засохшего дерьма, которое здесь оставили туристы.
Земан был опытным криминалистом, поэтому сразу же обнаружил следы присутствия беглецов.
Он вошел в загаженную комнату, служившую когда-то залом, и произнес в темноту:
— Ребята, вылезайте. Я знаю, что вы здесь.
Наверху кто-то тихо всхлипнул:
— Дедушка!
36
Капитан Маржик разбудил командира полка майора Гержмана в его кабинете в три часа утра. Командир уснул на диване всего на часок, измотавшись за день из-за этого ЧП: проверял склады и боеприпасы, объезжал сельхозкооперативы, лесные хозяйства и хутора, чтобы информировать о дезертирах и договориться о сотрудничестве в их поимке.
— Ты не обижайся, что разбудил тебя, — обратился контрразведчик к командиру части. — Мне удалось выяснить кое-что серьезное.
— Что же ты выяснил?
— Все обстоит вовсе не так, как мы предполагали.
— И что же не так?
Командир был злой и сонный, ему вовсе не хотелось вступать в дискуссию. Позади был тяжелый день, еще более трудный только начинался.
Чрезвычайное происшествие, которое стряслось во вверенной ему части, не сулило ничего хорошего.
Оно бросило тень на его часть, на всю его безупречную службу. И кому было надо то, что он отправился служить в эту забытую богом дыру? Пограничье чуть не стоило ему семейного благополучия. А сейчас под угрозой оказалась и военная карьера, ведь ЧП такого рода просто так не прощают. Он и не знал — радоваться по этому поводу или огорчаться. Он был из поколения молодых командиров, которых в шутку называли «майорская хунта». Они пришли в войсковые части после окончания военных училищ и полные идеалов и желания командовать и воспитывать солдат по-новому, на уровне двадцать первого века. А столкнулись с закостенелой армейской практикой и вдруг обнаружили, что у них ничего не выходит. Они оказались скованными таким количеством бюрократических инструкций, положений, предписаний и рекомендаций, что могли вести лишь бумажную войну, а не командовать подразделениями. У многих разочарование было настолько велико, что они сознательно совершали какие-нибудь проступки, лишь бы уволиться из армии. Это была бурлящая, мятежная, неспокойная «майорская хунта». Никому не хотелось тратиться на звездочки, на погоны или деньги. Только новый министр дал им какую-то надежду, новые перспективы. И все же в минуты депрессии, которая иногда накатывала, он подумывал, не подыскать ли на гражданке работу поинтереснее, хоть мысли эти и противоречили его мальчишеской мечте — стать военным, защищать родину…