— Согласен, — отвечал Карагеорге. И добавил, видя, что никто и не думает расходиться: — Через несколько часов мы должны быть снова на ногах. Может быть, пора проститься с этим кабинетом?
— С удовольствием голосую «за», — засмеялась Лидия Грозя. И добавила с оттенком горечи: — Скажу честно, когда надо голосовать за наказание кого-нибудь, у меня сжимается сердце.
Выходили вместе, вчетвером. На улице торопливо распростились и разошлись, каждый в свою сторону. Теперь, когда они не были более у Кэлиману в кабинете, казалось, ничто уже не объединяет их, каждый опять живет только в собственном мирке. В некотором смысле так оно и было, в действительности же, даже разойдясь кто куда, эти люди долго еще не могли распроститься с событиями долгого, трудного дня, который их еще больше сплотил.
Максим Мога шагал неторопливо, чтобы хоть немного снять усталость, освежить лицо. Старался разобраться, чем он лично способствовал тому, что день закончился хорошо, что отдал людям от своей души. Где были теперь Трестиоарэ и Станчу со своими печалями? «Чем объяснить, — спросил он себя, — что нас интересуют главным образом, куда движется человек в пространстве и времени? Сходил туда-то, побывал там-то… Приехал с виноградника… поехал в поле… А куда идет он в своем собственном мире, в своей внутренней вселенной? Что мешает Трестиоарэ угомониться? Что пережил Виктор до того, как признал свою вину? Что изменилось от этого в его сознании, как будет жить он дальше? Оставаясь равнодушными к таким вопросам, к людям вообще, сможем ли мы оправдать наше существование на этой земле?
Кто мог дать ему ответ?
Мога с недоумением подумал и о том, что годы идут, а ему становится все труднее отвечать на некоторые вопросы. Может быть, сама жизнь ставит перед ним все более глубокие, сложные проблемы? Возможно…
Как всегда в это время, Матей спал как сурок. Возле телефона лежал листок со словами, написанными его рукой: «Звонила Э. Фуртунэ» Зачем разыскивала его Элеонора? Хотела узнать, как прошло бюро? Было уже слишком поздно, чтобы звонить ей. Хотелось слышать ее голос, хотелось, чтобы она была рядом; она понимала его лучше, чем кто-либо другой.
Почему жизнь так устроена, что именно те, с которыми хотелось бы никогда не расставаться, остаются вдалеке?
Этот вопрос тоже остался без ответа. Среди ночи в доме, погруженном в глубокий сон, бодрствовал он один. А одинокому человеку ответить на все порой бывает не под силу.
События в Зоренах, весть о которых прокатилась по всему району, на несколько дней отсрочили отъезд Томши в Стэнкуцу. Хотя работы во всех отделениях совхоза «Пояна» протекали нормально, Козьма Томша вместе с Андреем Ивэнушем до мельчайших подробностей проверил положение, оказавшееся, как и следовало ожидать, хорошим. На третий вечер Томша доложил Максиму Моге о результатах проверки и попросил разрешения уехать наутро в Стэнкуцу. Мога дал согласие.
Выйдя из дирекции, Томша отправился в ресторан, чтобы поужинать. И там застал Николая Будяну. Завидев Козьму, журналист пригласил его за свой столик и принялся выпытывать у него, что случилось в Зоренах.
— Хочешь об этом написать? — спросил Томша.
— Еще не знаю. Но подробности меня интересуют. Я ведь любопытен, как любой газетчик. Подумай сам: говорят, что Мога застал Трестиоарэ, когда он занимался любовью со своей завскладом, и, придя в ярость, поднял сам диван и выбросил его вместе с ними на улицу. Это правда? — спросил Будяну.
— Меня там не было, я не знаю, что делал Мога в Зоренах, но если все было так, как тебе рассказывали, не хотелось бы оказаться на месте Трестиоарэ. Ты снова ездил в Драгушаны? — перевел он разговор.
— Ездил, и не только туда. Местная редакция дала мне машину, чтобы собрать материал и сделать для них статью. И знаешь о чем? О возвращении к любви… Эту тему мне подсказал Максим Дмитриевич.
— Мога и любовь? — с удивлением молвил Томша. И ответил сам: — Впрочем, как знать? Кстати, завтра уезжаю в Стэнкуцу.
— Передашь от меня привет товарищу Лянке, — сказал Будяну.
— Обязательно!
Томша поспешил домой. С Будяну можно было проболтать до зари, беседовать с ним было интересно, но теперь хотелось повидать Аделу. Однако, добравшись до ее дома, он не увидел ни единого огонька. Томша тихо постучал в ее окошко. Ответа не было. Постучал еще раз — тот же результат. Разве она так крепко спит, что ничего не слышит? Раньше у нее был более чуткий слух.
Наутро Томша заглянул в дирекцию с намерением сообщить Аделе, что будет отсутствовать несколько дней. Но на месте ее не застал. Козьму охватило сожаление, что он с нею так и не повидался, и до самой Стэнкуцы его преследовала мысль, что Адела его больше не ждет, и виноват в этом он сам.