— Потерпи немного, ладно? Я чертовски устал! — Мога опустился на сиденье и положил целлофановый пакет между собой и шофером.
— Ладно, — согласился Горе и снова развернул газету, искоса поглядывая на Могу. Трудно было понять, что означает это его «ладно»: ладно — он потерпит или ладно — что Мога устал.
С полузакрытыми глазами Мога пробормотал:
— Ну, если ты говоришь, что ладно…
— Было бы по-моему… Да в газете пишется другое, — сказал Горе, располагаясь к разговору; каждый раз, когда Мога садился в машину после нескольких часов отсутствия, между ними завязывался оживленный разговор, особенно когда Мога возвращался с какой-нибудь интересной новостью. По обрывкам фраз, по знакомым, но сказанным как-то по-особенному словам Горе, как опытный шифровальщик, восстанавливал события, догадывался, где побывал Мога, какие вопросы решались, к каким пришли результатам. — По бюллетеню ГАИ, опубликованному в газете, вчера в столице произошло пять несчастных случаев. Разбилась одна новенькая «Волга», потерпели аварию грузовик и два «Москвича», и один мотоциклист отправился в рай без путевки… А у вас какие новости? — спросил Горе и, видя, что Мога молчит, стал крутить на пальце ключ.
— В газете не написано? — глухо спросил Мога, словно сквозь дремоту.
«Другими словами — оставь меня в покое! Хоро-шо-о-о!» — подумал шофер, внимательно рассматривая председателя своими маленькими бегающими глазками.
Сразу по приезде в Кишинев, ранним утром Мога отправился в Министерство пищевой промышленности. Затем Горе подбросил его в Центральный Комитет партии, оттуда в Министерство сельского хозяйства, а после обеда снова отвез его в первое министерство, где Мога пробыл до вечера. На всех этих визитах лежал покров какой-то таинственности, любопытство шофера подверглось тяжкому испытанию.
— Ну-ка, дай мне ключ, — вдруг встрепенулся Мога, очнувшись от дремоты.
— Какой? — Горе сделал вид, что не понял.
— А вот тот, что вертишь на пальце. Совсем закружил красотку!
— ?..
— Свой я забыл дома. В другом костюме… Спасибо.
— Пожалуйста, — пробормотал Горе. — А мне, стало быть, опять пересаживаться на барское место?!
Он открыл дверцу, нехотя вылез из машины, пнул ногой левую покрышку, не столько чтобы удостовериться, не спустила ли она, сколько с досады, что Мога занял его место, затем прошел перед радиатором, погладил рукой сверкающий капот, открыл переднюю дверцу и молча плюхнулся на «барское» сиденье.
— Колесо цело? — насмешливо спросил Мога, прислушиваясь к работе мотора.
— Цело!..
— Следовательно, можно трогать?
Горе ответил кивком головы. Только и было у него удовольствия, что вести по городу машину. Сегодня Мога лишил его и этого удовольствия.
Сомнений нет, виновато во всем то самое министерство. Григоре Бошта, или попросту — Горе, научился водить машину лет тринадцать тому назад, когда его отец Василе Бошта был председателем колхоза. Позже Василе Бошту переизбрали, но он остался в колхозе бригадиром, а затем стал ведать колхозными складами. А его сын Горе переходил с одной машины на другую — с «Победы» на «ГАЗ», с «Москвича» на «Волгу» и снова на «Волгу», новой модели, белую, элегантную, в которую он был просто влюблен и, сидя в ней за баранкой, от счастья забывал обо всем на свете.
Но счастье это выпадало ему не часто, так как и Моге очень нравилась эта машина, он любил не только ездить на ней, но и вести ее, и Горе ничего не оставалось, как уступать председателю свое место. Уже восемь лет Максим Мога был председателем колхоза «Виктория», знаменитого на всю республику, и пользовался таким авторитетом, какого не было до него ни у одного председателя. И все восемь лет Горе сопровождал Могу, как тень; днем и ночью, тысячи, десятки тысяч километров проехали они вместе, под дождем и солнцем, в морозы и снегопады. Горе так привык к нему, что понимал его с первого взгляда, с одного жеста… И еще по тому, как он вел машину. С того момента, как Мога садился за баранку, машина повиновалась не его умению водить, а его настроению, мыслям…
— Максим Дмитриевич! Красный свет! — предостерег его Горе, но Мога, не обратив внимания на его слова, миновал перекресток, словно катил по улицам Стэнкуцы. — Повезло, что нас не застукал милиционер, — угрюмо пробурчал Горе. — Разве можно так?! — укоризненно продолжал он. Горе был уверен, что Мога не заметил светофора, потому что в тот самый миг мысленно разрешает какой-то весьма важный вопрос с самим министром.
А Мога молчал…
Где он только не был в тот день — в одном министерстве, в другом, в Центральном Комитете партии, — с кем только не разговаривал: аграрно-промышленное объединение «Пояна» было в центре всеобщего внимания. «Пояна» как некое магическое слово — это же было первое объединение такого рода! — вносило оживление в любую беседу, зажигало людей, делало их красноречивыми, в какой-то момент и сам Мога попал под очарование-этого слова…