Поручив им все заботы и оставив на них все наше хозяйство, мы цепочкой, след в след, углубились в желтеющую перед нами степь. Стопарь нес кроме обязательного оружия ещё и две грубо сделанные лопаты, намереваясь использовать их при рытье траншеи. Его рабочий инструмент и запасы железа для поделок остались в поселке, и он не мог изготовить инвентарь поприличнее. Но и этого было слишком мало для нас всех, и я прикидывал, как мы станем выкапывать траншею голыми руками… Я видел, что кое-кто считал всю эту затею бесполезной, но открыто никто не стал выступать против. Все привыкли к смертям… Боль утраты Совы была в основном его болью, затрагивала нас — меня и девушек — но тем, кто сам потерял всех своих близких, было непонятно, для чего они должны идти в такую даль для совершения устаревшего, в общем-то, обряда. Люди Долины никого не хоронили
— это за них делали крысы…
… Мы копали землю пять дней. Она осыпалась по краям, угрожая засыпать тех, кто в это время находился внизу. Нам приходилось укреплять стены стволами, на что уходило много времени. Страшную находку обнаружил Бугай, едва не пробивший лопатой спину женщины. Дина лежала на животе, с сильным наклоном передней части тела вниз, в глубину. Правая рука у неё была прижата к груди, словно она пыталась защитить себя от того беспощадного давления, не позволившего ей сделать ни единой попытки спастись. Левая была вывернута назад и переломана в четырёх местах. Позвоночник — раздавлен комлем дерева, тоже упавшем в яму и выкопанным нами перед этим.
Лицо Дины почти не пострадало, но рот и нос были забиты землёй. Когда мы стали поднимать её, стараясь сделать это как можно осторожнее, впечатлительная Элина, сползла по земляной стенке на колени — девушка потеряла сознание. Нам пришлось доставать и её. Зорька тоже, едва сдерживалась, не в силах была видеть безжизненное и окостеневшее тело своей подруги.
— Обмыть бы её надо, — Стопарь негромко сказал мне, встав рядом. — Только кому? Я и не хоронил никогда никого, хоть прожил немало. Моих стариков, без меня похоронило… Сгорели, напрочь. Крест что ль, вырубить?
— Не надо. Она по крови — мусульманка… Была. По-моему, Сова сделает всё по-своему. И я догадываюсь, как…
Индеец решил проводить свою погибшую жену так, как это делали те, кому он подражал и перед обычаями которых он преклонялся, следуя им в прошлых и настоящих годах своей жизни. Он своими руками сложил громадную поленницу, сделав на вершине площадку для тела Дины. Женщины с нашей помощью отнесли
Дину к воде и там, уже сами, сделали всё, что нужно… Зорька, с ввалившимися глазами, став намного взрослее из-за постигшего их горя, вынесла из хижины платье, в котором мы видели Дину, когда были у них в гостях. Они облачили погибшую в одежды, и мы подняли её на вершину погребального костра. Это были первые похороны, в которых мы принимали такое непосредственное участие… — не считая гибели Чаги. Сова разложил у подножия костра несколько букетиков из полевых цветов. Потом он вынес все её вещи, и тоже обложил ими сухие дрова. Мы собрались вокруг подножия, и
Сова поднёс к нему факел. Он обошёл кругом, поджигая его в нескольких местах сразу… Зорька закричала в голос и рванулась к огню. Мы едва успели ее поймать — так сильно она стремилась к своей, уже мёртвой подруге! Сова безучастно смотрел на нас — он не сдвинулся с места, чтобы помочь справиться с обезумевшей от горя, девушкой. Ната и Элина — они вдвоём повисли на руках Зорьки — принудили ее отойти прочь… Рыдающую женщину отвели на безопасное расстояние.
Я тоже отошёл подальше — запах горелой плоти стал очень тяжёлым, и терпеть его было невыносимо… Один только Сова, по-прежнему, стоял возле костра, и словно не замечал падающих возле него искр и едкого дыма… Кто-то тронул меня за плечо.
— Ульдэ?
— Я узнала слишком поздно… Сова уже совершил погребальный костёр?
Она не спрашивала — её глаза были устремлены на пылающий жаром, огненный холм.
— Да… Где ты была?
— В прерии много места для одинокой охотницы… Её путь извилист — он не всегда пересекается с дорогами мужчин из форта.
— Спасибо за то, что пришла.
— Не благодари Ульдэ — в её селениях не принято хвалить женщин.
— Почему?
— Там они не имеют прав, охотник Дар. Там женщины — Ульдэ — молчат. За них говорят их мужья… или отцы и старшие братья.
— Подожди… — я внимательно посмотрел на нее. — Так значит, твое имя, вовсе не Ульдэ? Это — название всего твоего рода?
— Какое это имеет значение, Дар?