Ната повела плечами:
— Может… Но не нравится мне что-то. Сама не знаю, почему. Не нравится, и всё.
Элина скорчила гримасу:
— У меня ножка болит… А вы, бессердечные, красотами природы любуетесь!
Ну, придём, тогда и увидим, что там. Что гадать?
— Ладно, — я согласно кивнул. — Нам всё равно деваться некуда. Пошли.
Ната быстро забежала вперёд:
— Дар! Я сбегаю вперёд, посмотрю!
— Ага! — возразил я, подхватывая Элину по новой. — А в это время, какая ни будь, зловредная крыса выскочит из-за кустов и захочет полакомится нами.
Нет уж, ступай позади да не отвлекайся.
Мы вскарабкались на холм. Отсюда было хорошо видно раскинувшееся озеро, возле которого находился огород этого отшельника. Дома среди деревьев не было видно, зато более отчётливыми стали очертания дыма, приобретшие почти бесцветные, прозрачные формы. Видимо, костёр, от которого он исходил, уже совсем угас. Мы начали спускаться к берегу. Как я помнил, жилище Бородача должно было быть немного выше береговой кромки. Мы прошагали ещё немного, и Ната молча указала мне на примету, о которой нас предупреждал Бородач -
Большую ель с гигантскими шишками. От неё до дома семьи должно было быть метров сто, сто-пятьдесят. Я уже порядком устал, неся Элину на руках, и мы присели возле дерева, прислонившись к нему спинами. Теперь я уже не боялся отпускать Нату, и она, оставив нам крола, быстрым шагом удалилась вперёд, скрывшись за высокой стеной синеватой травы. Её не было совсем недолго…
Ната, с широко раскрытыми глазами, вся настороженная и тревожно озирающаяся, бесшумно появилась перед нами, выйдя совсем не там, откуда мы её ждали. Она, предвосхищая мои с Элиной вопросы, быстро приложила палец к губам. Жизнь приучила нас понимать друг друга с полу взгляда и быть готовыми ко всему. Элина, забыв о больной ноге, потянула из-за пояса пращу, а я направился к Нате, спрашивая её глазами:
— Что?
Она вполголоса ответила, не отрывая внимательного взгляда от деревьев.
— Дом был подожжен, но уцелел. Все постройки догорают. На пашне трупы.
— Кто?
— Мальчишки. Подростки. — Ната давно не причисляла себя к своим сверстникам, считая их младше себя.
Я задумался. Что это всё могло значить? Банда?
— Я не стала ничего рассматривать, сразу вернулась. Здесь, кажется, никого, кроме нас нет, но мало ли…
— Они мертвы… Что с ними сделали?
Ната пожала плечами.
— Я не разглядела. Но они в крови и не шевелятся.
— А остальные? Там же были не только дети! Ты их видела? — Элина вмешалась в наш разговор.
— Нет.
— Надо всё узнать… Элина! — я повернулся к девушке. — Тебя нести я не могу — руки должны быть свободны. Не нравится мне всё это… Скорее всего, это Сыч пришел со своими. Его свора постаралась.
Ната указала на свисающие к нам ветви дерева:
— Подсадим её…
Элина с сомнением посмотрела вверх.
— Только вы не задерживайтесь! И осторожнее…
Ната обняла её, без улыбки в лице.
— Не бойся. Мы вернёмся.
Элина только вздохнула, подтягиваясь наверх и устраиваясь там, поудобнее.
— Если, кого ни будь, заметишь…
Она кивнула — подражать голосам птиц и зверей мы уже научились. Мы с
Натой, пригнувшись, осторожно направились к дому. Я на ходу снял с плеча лук и вытащил стрелу. Ната сделала тоже самое. Дом мы обошли сзади, со стороны догорающих построек. В нашу сторону он выходил глухой стеной, без каких либо отверстий, и мы могли не беспокоиться, что, если там кто ни будь находиться, нас могут заметить. Тем не менее, я пригнул Нату к земле, и мы подобрались к дому ползком.
— Где трупы? — я спросил шёпотом.
— Огород перед входом… Там.
Мы потихоньку взобрались на крышу. Возле отверстия для дымохода я прислушался. Снизу доносился еле уловимые звуки, словно кто-то тяжело дышал.
— Останешься здесь… Держи двор под прицелом. Я внутрь.
Я бесшумно спустился. Ната встала на одно колено и приготовилась к стрельбе. Кроме входа, с очевидно сорванной и унесённой шкурой — других отверстий в доме не было. Я вошёл внутрь. Глаза потихоньку привыкли к полумраку. Помещение уходило далеко вдаль — шагов на двадцать, и было перегорожено в паре мест ширмами из тонких стволов деревьев, с натыканными в них пучками травы. Посередине находился очаг, возле которого в полном беспорядке валялась различная утварь — самодельная посуда из глины, перевёрнутая и смятая кастрюля, разломанная скамейка… Всюду были заметны следы разгрома и грабежа. Из дальнего угла донёсся полу-стон, полу-вздох.
Я вскинул лук и, медленно переступая через разбросанные вещи, стал приближаться к источнику звука. То, что я заметил, на глиняном полу, мне вовсе не понравилось — на нём виднелись следы крови… За ширмой, на развороченной постели, лицом вниз лежал Бородач. Руки у него были стянуты за спиной, причём не за запястья, а большие пальцы. Это говорило о многом