Чайка сидела на пристани и, подперев голову, старалась не обращать внимание ни на что, что происходило в поселке… Мысленно она была где-то далеко от сюда. Я, по началу, не узнал ее, приняв за отвратительную старуху. Она была в каком-то неимоверно грязном рубище, все лицо перепачкано сажей, а волосы, сбившиеся колтуном, свисали из-под тряпицы, которой она повязала голову. Я из-за кустов бросил камешек в воду, возле поплавка, и негромко позвал:
— Чайка… Это я, Дар.
Женщина, внешне спокойно, смотала снасти и, не поворачиваясь ко мне, стала медленно удаляться к своему жилью… Волю языку она дала уже внутри.
— Ты с ума сошел! Они совсем распоясались, зверствуют без оглядки! Всех мужчин избили. Троим досталось очень — встать не могут! Девушек в поселке не осталось ни одной, понимаешь? Только пожилых не трогают, да меня. Я стараюсь не высовываться лишний раз и не снимаю с себя эти вот лохмотья, забыла, когда в последний раз умывала лицо. Ну, и шрам мой, помогает…
— Правильно делаешь. Когда Сыч вернется?
— А мне почем знать? Они собрались и ушли почти всей стаей, за данью, говорят!
Я облегченно вздохнул — за данью бандиты могли пойти только в те места, где ее могли им предоставить. Форт исключался. Не стал бы главарь бандитов сейчас предпринимать столь далекий поход, когда его власть так пошатнулась, а в округе свирепствует неведомый зверь… Но меня тотчас кольнули угрызения совести — форт не тронут, а других?
— Он знает, что кто-то выкрал Ладу! Поклялся убить любого, кого увидит с оружием! И объявил, что через неделю устроит показательную казнь — в отместку!
— Пусть попытается. Это уже пробовали многие, а мы сократили число желающих… А что Святоша, так и сидит у себя в землянке?
— А… — она манула рукой. — Он как крот-свинорыл. Показывается лишь тогда, когда чувствует падаль. Едва Сыч его приласкал, так он сразу нас собрал и объявил, что это его заслуга, то, что нас не трогают. И ведь верят ему, как ни странно!
— То-то я вижу, как вас не трогают…
Она посмотрела наружу.
— Вроде, успокоились… Не трогают. Пока Сыч здесь — не осмеливаются. А как уходит — беда… Что Бзык, что Муха — эти, самые лютые. Грев, тот поумнее будет. Но он с Сычем ушел. И еще один есть среди них — Весельчак, кажется.
Он редко здесь показывается, и тоже старается лишний раз никого не трогать. Но все равно, все они — твари! Девчонки уже криком кричат…
— Не кричать надо, а за оружие браться. У меня все женщины могут за себя постоять!
— Если бы… Боятся все. За одного убитого бандита, Сыч объявил, что в землю живьем троих закопает. Ты, вот, натворил дел, а нам отвечать придется!
— За свободу нужно платить.
— Но не такой ценой!
Я сурово спросил:
— А какой, Чайка? Какой ценой платить за смерть Сони? За убийство ее семьи? За поруганных женщин, за гибель охотников? Какая цена может быть нашему спокойствию? Я уже пытался ничего не предпринимать… Зря пытался, настоял бы Сова на своем, глядишь, и эти бы, не столь храбро разгуливали по степи!
— Люди ведь не понимают… Ты их защитить стараешься, ведь так? А они тебя самого скоро проклинать начнут. Когда у них родного человека, поволокут в яму живьем закапывать — не бандитов, а вас врагами объявят! Тот же
Святоша…
— Когда ни будь, я прекращу его проповеди и исповеди. Но мне сейчас не до монаха. Пусть помнит мое обещание! Белоголовый заплатил уже своими пальцами, а эти поплатятся более ценным! Жизнью… А за людей не беспокойся, я сорву мероприятие Сыча.
Чайка вздохнула:
— И все же, не показывайся им на глаза, выдадут… Слишком часто наш праведник разговаривал с Сычем, сидя у него в землянке. И слишком часто, после этого, люди этого убийцы уходили в прерии, а возвращались с данью и пленницами. Знаешь, сколько уже у них рабов в горах? Через поселок прошло около пятидесяти человек. И девушек среди них не меньше половины. Они строят там что-то…
— Догадываюсь. Я был там, рядом, но немного не дошел — не было времени. Но
Сычу, это не поможет. Я стану бить его здесь.
— Один?
— Нет. С тобой. С Доком. С Совой, Черепом и со всеми, кто ненавидит их и готов рвать, даже зубами!
Она посмотрела на меня долгим, изучающим взглядом, и тихо произнесла:
— Это будут реки крови… Цена может оказаться слишком высокой! Но я буду с вами… Если тебя убьют, умрет надежда на свободную жизнь, которая, все же, еще теплится в глубине души каждого из нас. И тогда Сыч захватит всю долину, а выжившие превратятся в пыль.
— Нет. Даже моя смерть не заставит склонить головы таких людей, как