— Не скажу. Не всё можно говорить, даже самым любимым людям…
— Я не буду больше плакать. Отпусти меня — мне так трудно держать себя в руках…
Она присела на земляной холмик, служивший в землянке скамейкой и, утерев слезы, повторила:
— Я попробую узнать.
Вместо ответа я встал перед ней на колени. Во мне боролись противоположные чувства… Я видел отчаяние и ощущал боль этой женщины, и разрывался перед сознанием неправильности того, что хочу ей уступить, что не решился в свое время сделать для Ульдэ. Чайка заметила мой порыв и положила ладонь на мою голову.
— Ты такой седой… Или — серый. Странный цвет, ты красишь волосы?
— Нет. У меня это после Того дня.
— Ты можешь быть таким суровым, я знаю…
— Я хочу… Я хочу выполнить твое желание.
Чайка вновь часто заморгала и склонила голову вниз…
— Это так стыдно… Не нужно, Дар. Ничего не нужно…
Я подсунул под нее руки и поднялся с колен — Чайка была чуть тяжелее
Элины.
— Это я во всем виновата… Ты будешь потом жалеть об этом, глядя на своих девушек! Не надо, Дар! Не надо. Не надо…
Она обвила мою шею руками и, уже не сдерживаясь более, стала покрывать меня поцелуями… Я отнес ее на настил из веток и шкур и уложил на спину.
Чайка в отчаянном, безудержном порыве, сорвала с себя одежду и, слегка смущаясь, потянула меня на себя… Я вошел в нее сразу. Влагалище женщины было обильно увлажнено. Она мгновенно изогнулась, стала вздрагивать и биться в моих руках — страсть ее была неподдельной!
— Еще! Еще!
Она кончила раньше меня, бессильно раскинув руки. Но желание и полностью охватившая ее истома вновь заставили женщину подаваться мне навстречу, и она, уже не стесняясь больше, сделала все для того, чтобы дать мне наслаждение, которое получила сама…
— Какой ты сильный…
Она возлежала на настиле, слегка опершись на руку, и гладила меня по плечу. В глазах женщины была истома… У Чайки, действительно, было молодое и красивое тело. Его нельзя было сравнивать с хрупким и очень тонким телом
Наты, или с идеальными формами первой красавицы прерий — Элины. У женщины была своя собственная грация, не менее волнующая, чем юные фигуры моих жен. Одного взгляда на нее — и не только взгляда — хватило, чтобы понять:
Чайка редко была с мужчиной раньше, и не знала мужских рук очень давно.
Может быть, она на самом деле была готова на все… Я почувствовал неловкость. Чайка заметила мое напряжение, прикрылась одеждой и попросила:
— Поговори со мной… Я вижу, ты уже жалеешь об этом.
— Это не так. Странное ощущение, словно я, на самом деле, изменил им. Но как можно изменить сразу двум?
— Мне трудно это понять. И чувства ревности я никогда не испытывала, не довелось. Не кори себя… Я никому ничего не скажу. И, спасибо тебе…
Она нагнулась ко мне и поцеловала в губы.
— А теперь, забудь о том, что было. Выкинь из головы. И спрашивай — то, что хотел узнать?
— Люди из банды здесь есть?
— Несколько. Ведут себя тихо, ждут, пока мы соберем эту чертову дань! Их здесь трое, но за пределами поселка еще, примерно, пять или шесть.
— Все правильно. Мы так и уславливались — трое входят, а остальные ждут. А
Святоша, он еще не вернулся? Мы видели его в степи, неподалеку.
Чайка поджала губы:
— Он — страшный человек, Дар. Если Сыч открыт и понятен, и от него, по крайней мере, ясно, чего ожидать, то этот как змея… Он юлит и вползает в души, заставляет верить в то, чего уже нет. И люди поддаются ему, Дар. Он внушает им надежду на лучшее — многие уже просто забыли о том, что их молитвы не помогли им тогда…
— Людям всегда хотелось во что-то верить. Я не вправе их осуждать за это.
Лично я — не верю ни во что. Если и есть какая-то сила, которая для меня непостижима, то посредники меж ней и мной мне не требуются. А насчет молитв… С лица земли стерты миллиарды. Многим ли помогли их просьбы о милосердии? И перед кем? Глупо было бы думать, что комета — если Док не ошибся — стала бы изменять свой маршрут, внимая голосам с земли. Это — неуправляемая стихия, и все… Кстати, что-то я не заметил среди уголовников особенно верующих в кого бы то ни было! Однако, небо их, почему-то, пощадило…
— А как же Сова? Он ведь тоже верит?
— Сова — потерявшийся в реальности и вымысле человек. Он искренен, в своем желании жить по законам своих предков, хотя я сомневаюсь в том, что в его крови есть кровь индейцев. Но он, по крайней мере, не навязывает этой веры другим. И пусть он поклоняется духам, я считаю, что он гораздо ближе к земле и к небу, чем Святоша, с его угрозами о вечных муках или обещаниями райского блаженства… Кстати, Сова никогда не говорил о том, что после смерти мы еще можем на что-то надеяться.