Что-то невообразимо творилось и возле Черепа — он один, отражал натиск пятерых врагов одновременно, орудуя двумя томагавками, и, вскоре, трое из его противников валялось на земле, обливаясь кровью.
— Дар! Пригнись!
Я узнал голос Салли и ничком упал на землю. Над головой ухнула дубина -
Чуха, собственной персоной, попытался напасть на меня сзади. Он развернулся для последующего удара — стрела, со знакомым оперением и наконечником, вышибла ему глаз, пробив череп насквозь! Салли никогда не отличалась меткостью и мастерством, но на этот раз попала точно в цель.
— Ааа!
Смешалось все. Крики и плач, стоны и рев! Нас было почти в половину меньше, но бандиты, от внезапности нападения, растерялись. Осыпаемые дождем, непрерывно падающих на их головы стрел, они беспорядочно бегали по лагерю, не пытаясь сгруппироваться и оказать серьезного сопротивления.
Сказалась вся сущность уголовников, думающих, прежде всего, о своей шкуре.
И, тем не менее, их оставалось еще достаточно. Отшвырнув под ноги остальным одного из бандитов, я рвался к тому шалашу, возле которого, от парней из болот отбивался Сыч и ещё пара мордоворотов. Ударом палицы, Сова свалил перебегающего нам дорогу молодого, завизжавшёго от страха, парня, и мы врезались в их кучу, раздавая удары направо и налево. Сыч, ощущая реальную опасность, выхватил из горящего рядом костра большую головню и с воплем стал размахивать ею перед собой. Кто-то из нападавших схватился за лицо, выпустив из рук дубинку. Тотчас телохранитель главаря вогнал ему свой нож в живот и провернул там пару раз, усиливая муки охотника.
Просвистела стрела, громила с удивлением посмотрел на плечо — там торчало древко стрелы. Он взвыл и, с налившимися кровью глазами, бросился на нас.
Меня обуяла жажда убийства:
— Смерть Клану!
Рёв десятка мужских и женских глоток обрушился на лагерь.
— Смерть клану! Смерть!
Сова пропустил громилу вперед и свалил его жестоким ударом. Мы оказались с
Сычем друг перед другом. Я не стремился к честному поединку — мразь надо просто уничтожать! И поэтому, когда промелькнувшая рука Совы всадила в его живот палицу, и тот заорал, забыв про меня, я ударом ноги сломал ему колено. Он упал на землю, скрючившись как червь. Сова наступил ему на ногу, а я поставил свою на его грудь. Индеец оборонял меня от мелькавших дубин и копий врага, я же склонился над главарем и спросил, старясь удержать хладнокровие…
— Где они?
Сыч захрипел, с ужасом смотря мне в лицо.
— Ну?
Он дрожащей рукой показал на шалаш.
— Пощади…
Я нагнулся и одним взмахом перерезал ему горло… он забился в предсмертной судороге. Мы, преодолевая преграды, подскочили к шалашу и стали срывали жерди, отбрасывали их в стороны.
— Смерть клану!
Женщины с завала стали спрыгивать вниз — они кинулись к раненым бандитам и стали безжалостно добивать их, всаживая свои ножи в грудь бывших мучителей! Часть бандитов сломалась, они кинулись к выходу из лагеря, направляясь вверх по ущелью, в горы. Несколько бандитов смели двух девушек с дороги и кинулись бежать, расталкивая друг друга. Ульдэ всадила в спину одного из них стрелу, но остальные успели скрыться за поворотом. Их было человек десять — я знал, что там есть, кому их встретить и остановить!
Схватка еще продолжалась, но уже бессмысленная для обороняющихся. На каждого врага накидывалось сразу двое-трое наших — стрелы и копья сделали свое дело. Все было залито кровью бандитов, и нашей тоже… Не менее половины нашего отряда нашло свою смерть в логове врага.
Сова отбросил последнюю жердь — на земляном полу, среди прелых листьев и травы, лежали со связанными руками и кляпами во рту Ната и Зорька. У
Зорьки текли по лицу слезы. Она сумела подняться на колени и так встретила нас, когда мы разнесли этот чёртов шалаш. Ната лежала лицом вниз. Я взмолился небу: