Огнева Вера Евгеньевна: другие произведения.
Возвращение к себе
В июльский полдень лета 1106 от Рождества Христова солнце обыденно и просто проливало себя миру: косо и скупо освещало северные фиорды, где норманны, забыв имя Одина, возносили молитвы Христу; беспощадно ласкало тонкие минареты и голубые купола Востока, откуда навстречу его яростной благодати возносился крик муэдзина; смаргивало дождливую слезу над полуязыческими просторами Гардарики; беспечно и мягко согревало прекрасную, изобильную, зеленую, благодатную, скудную, склочную, страстную, умную, скупую и щедрую Европу.
Под вечной пылью Палестины в смертельном противостоянии сцепились две силы. В небо никто не смотрел. Земное давно и прочно овладело душами детей Креста и детей Полумесяца. На их знаменах и хоругвях полоскались священные символы, но люди, - большинство из них, - сражались уже только за свой кусок.
Кто не смог, кого сломало, кто разуверился, прерывистыми цепочками тянулись к кораблям, чтобы навсегда покинуть страшную, негостеприимную, вожделенную, священную землю.
А солнце равнодушно отдавало ежедневную толику себя миру, безадресно и милостиво позволяя жить.
Глава 1
Отряд из пяти рыцарей и одного приблудыша вторые сутки пробирался по дороге, которая и дорогой-то называлась исключительно по недоразумению. Тропа чуть шире звериной петляла как басурманская вязь, сворачивая то в гнилой овраг, то на сыпучий холм. Узловатые корни не давали коню шагу шагнуть, а ветки, вцепившись в путника, норовили скинуть на землю, на худой конец глаз выхлестать, и пусть дальше катится.
Ехавшему в авангарде командиру маленького отряда иногда казалось, что они кружат на месте и уже никогда не вырвутся из колючих лап леса.
Впрочем, на ровных участках он проваливался в чуткую дрему. Но и под войлок усталости проникали фырканье лошадей, стук железа или редкое слово кого-нибудь из спутников. На очередной колдобине конь вскидывался, человек выныривал из теплой глубины полузабытья на зябкую поверхность яви.
Полянка объявилась, когда продираться сквозь чащобу не было уже ни сил, ни желания. Рыцарь свернул на солнечную плешку, отмахнув товарищам привал.
За спиной ожили, загомонили. Пока спутники спешивались, расседлывали и развьючивали, самое время было уйти подальше от назойливого внимания и такой же назойливой заботы товарищей. Как нашли его после гостевания у Святого Протасия, так и тряслись, словно слезливые мамки над беспомощным младенцем.
Бросив поводья - подберут - командир пошел с поляны корявой походкой кавалериста.
Рядом, за невысоким кустарником, обнаружилась широкая прогалина - трава по колено, тишина, и ни живой души.
Ну, что, - спросил вечный внутренний собеседник, - ушел, оторвался? Падай в траву, пока никто не видит, пусти слезу и колоти кулаками в безмолвную твердь Можно ее на зуб попробовать, можно лбом постучать. Что еще делают печальные рыцари в сагах? О! Выходят на перекресток в надежде, встретить удальца, который убъет-победит и самого рыцаря и его печаль, соответственно. Еще в странствия пускаются, искать дракона или колдуна злодея. Живет себе мирный злодей колдун, а тут я - к нему со своей тоской.
Рыцарь остановился в центре прогалины. Бежать дальше не имело смысла. Внутри начало помаленьку отпускать. Туго сжатая пружина боли, уже не грозила взорваться яростной, неконтролируемой вспышкой.
Вообще-то он давно привык к постоянной, гнетущей тоске. Так увечный привыкает к отсутствию руки или ноги… вернее к неудобству, связанному с их потерей.
Оно было с ним, в нем; неотвратимое и мертво-спокойное, как стоячее, черное, болотное окно. Но иногда тоска поднималась волной, грозя накрыть и затопить до смерти. Тогда он уходил подальше, чтобы не сорваться при друзьях. Перемогал.
Учился жить дальше.
Возвращаться, однако, пока не хотелось. Он опустился в траву: окончательно заглушить дрожь в душе, да и просто отдохнуть.
Посреди залитого ярым августовским солнцем луга раскинулся человек. По небу скользили мелкие, кудрявые облачка, таща за собой по земле прерывистую, прозрачную тень. Ветерок шевелил метелки овсюга над его головой. Рядом, в ветвях бузины верещала пичуга. Кто-то сновал у подножия трав. Осмелев, закопошилась мелкая живность, быстро переставшая опасаться, рухнувшего с высоты, великана.
Серая ворона падальщица, привлеченная блеском наборного пояса, осторожно наблюдала за таким редким в ее лесу явлением, но подлететь, попробовать 'на зубок' пока не решалась. Во-первых, непонятно умер он до конца или еще нет, во-вторых, над поляной нарезал круги пернатый хищник. Тоже примеривается пообедать? - помыслила ворона, - что ж, она подождет: добыча велика, и ей что-нибудь да останется, когда более сильные утолят голод.