- Ни много, ни мало!
- Ага, ага. Я было спросил его, как можно попустительствовать греху? Знаешь, что он ответил? Что два владыки пребывают в мире, и обоим надлежит служить.
- Не понимаю.
- Маннихей. Отродье дьяволово. Не слыхал о таких?
От чего граф Парижский был далек, и всегда далек, так это от теософии.
Альбигойцы, вальденсы, маннихеи наконец, - слышал краем уха. Кто-то называл их еретиками, кто-то наоборот шептал о истинном пути. Роберт Парижский о тонкостях их взаимоотношений с официальной церковью и между собой ничего не знал и знать не хотел, а после сарацинского плена и общения с Тафларом, вообще полагал, что каждый может поклоняться Богу по-своему, лишь бы соседей не трогал. Оказалось, сатанопоклонники тоже существуют. Не тем ли объясняются бесчинства творимые шайкой?
- А итальянец?
- Лупо. Полного имени не знаю. Приехал позже остальных. Он сам по себе.
Встретили его как вас, только к вечеру он уже вино хлестал вместе с Гербергой, да с монахом ее шушукался. Утром как проспался, весь замок обежал во все нос сунул. Ко мне тоже. Вертлявый, скалится, а сам по углам глазами зыркает. А что у меня высмотришь? Что было ценного, в первые дни выгребли. Так он, представляешь, на книги позарился. Отступился только, когда я пригрозил анафемой. От двери крикнул: все равно заберу, тебе, мол, старому сморчку и шею свернуть не долго.
Вот и смотри теперь: шайка из отпетых, а во главе отступник, бес и блудница.
Откуда такие?
- ОТТУДА. Кто жив остался, да деньги и слава обошли. В Азии их еще больше. Я сам понимаю и не понимаю одновременно, почему так все обернулось. Может, ты объяснишь?
- Вас стало слишком много, - отозвался старый священник после длительного раздумья. - Сильные, смелые, благородные, вы даже кодекс свой создали. Смешная детская забава - рыцарство - превратилась в силу. Ваши принципы стали претендовать на статус законов. В них не было места лжи, подлости, наживе.
Рыцарь стал мерилом справедливости. Рыцарь, а не прелат! И вас слили.
- Что?
- Слили как воду - в Палестину, воевать, освобождать, то, что в освобождении не нуждалось. Паломники ведь невозбранно могли идти к христианским святыням.
Христиане могли жить в Иерусалиме, да хоть где на землях сарацинского бога.
Плати и молись, кому хочешь.
- Франкское королевство обезлюдело. Города опустели, ярмарочные площади заросли травой. На дорогах разбойники под каждым кустом. Чего добились? Запустения?
- Затишья. Те, кто вас туда посылал, ведь преследовали не одну цель. Вашими руками сейчас перекачивается золото восточных владык. Поверь, оно не долго залежится в сундуках. Сколько благородных людей заплатило жизнью за то золото, кто вспомнит, когда на выморочных развалинах начнет подниматься новое королевство?
- Кто его поднимет? Покрытый язвами живой мертвец, король Филипп? Папа его отлучил, а Бог от него просто отвернулся.
- Сколько ему осталось? На его место придет другой. Он будет лучше, честнее. И вы, те, кто выжил и вернулся, потянетесь к нему.
- Считаешь, труп должен радоваться, что сквозь него прорастает молодая трава?
- Труп - нет. Радоваться может его душа.
Гарет заворочался на неудобной узкой лавке, поднял кудлатую седую голову:
- Идут.
Прислушались. Из-за каменной кладки доносилось тихое карябанье. Большая мышь скреблась в отдалении.
- Мы пойдем. Что познакомились с Вами, говорить не будем. - Роберт начал поспешно натягивать кольчугу. Гарет помог, потом облачился сам.
- Чтобы вы ни говорили, вам все равно не поверят. Они всех меряют по себе, а впрочем, лучше молчать.
Старик перекрестил обоих и отворил дверь.
Свечи почти догорели. От одной остался причудливый весь в наплывах огарок. Рядом в плошке плавал умирающий синий огонек. С той стороны дверь трогали, подергивали, не разобравшись пока, отчего не поддается.
- Что надо? - грубо спросил Роберт.
- Заперлись, бродяги, открывайте!
- Герик?
- Открывай! Иначе подожжем. Обложим хворостом и подпалим. Сгорите вместе со стариком.
- С кем?
- Он к вам не вышел?
- Не знаю, о ком говоришь.
- Сумасшедший Иворий?
- Не видел такого. А насчет поджога ты хорошо придумал. Сгореть не сгорим, так хоть погреемся.
С той стороны заругались. Герик для верности тряхнул дверь, не причинив ей, впрочем, большого беспокойства. Так бы и дальше переругивались. Но от жилых покоев послышался топот. Когда оттуда приблизились вплотную, даже запертые створки не удержали кислого запаха перегара и чеснока.