Мы подружились в восьмом классе, а мне мама накануне подарила гитару в честь окончания семилетки. И я очень быстро обучился несложным аккордам, а поскольку я знал на память почти весь репертуар Вертинского, то стал подбирать это на гитаре и, когда мы собирались школьной компанией, исполнял разученное. Володя как-то попросил, чтобы я ему показал эти аккорды. Он тогда еще не писал и вообще не думал, что будет писать. В то время были популярны всякие буги-вуги, очень был популярен Луи Армстронг, и Володя пытался копировать его. Может, эту хрипоту он и приобрел, когда очень здорово и смешно копировал Армстронга?..
В десятом классе я уже имел первый разряд по хоккею, и вместе с Сенечкиным, вслед за Александровым, мы были на подходе к мастерам. И когда надо было поступать в институт, мы пришли к Евгении Степановне и Семену Владимировичу посоветоваться. Семен Владимирович, как человек военный, с такой напускной строгостью сказал: «Ну, молодежь, какие планы на будущее? Значит, так, чтобы всегда был кусок хлеба — в технический вуз!»
И мы решили выбрать самый красивый пригласительный билет на день открытых дверей — таким оказался билет МИСИ имени Куйбышева. А тогда все институты были жутко спортивными, и в приемной комиссии у всех спрашивали: «У вас есть разряд?» Я говорю: «Есть. Первый по хоккею!» — «Все, идем, мы тебя устроим». А я им: «Минуточку, я с другом!» А они: «Мы вам поможем!»
Они нам действительно помогли — накануне назвали темы сочинения. У нас, конечно, было по нескольку вариантов этих тем, и мы все это переписали, получили хорошие отметки…
Еще о школьных годах. Володя был очень остроумным — вы это знаете по песням. В восьмом классе преподаватель зоологии дала задание вырастить плесень на куске черного хлеба. И Володя вырастил эту плесень… на морковке.
Дело в том, что эту учительницу все называли Морковкой. И она ему этого долго, до конца учебы, простить не могла.
Или еще смешной эпизод. Я однажды получил травму, и мне надо было вставлять зубы. Мне вставили, и, как было тогда модно, один зуб стал золотым. И Володя написал в связи с этим вот такую эпиграмму:
Или вот песня «На Большом Каретном». Там стояла наша школа, там жил Володя, и в том же доме жил его хороший друг и даже какой-то дальний родственник — Анатолий Утевский. Толя учился в той же школе и был двумя классами старше нас. Он был из семьи потомственных юристов и, когда окончил школу, поступил в МГУ на юридический факультет. Мы кончили десятый класс, а Утевский уже проходил практику на Петровке, 38. Ему дали пистолет — черный такой, помните: «Где твой черный пистолет?» И вот однажды бежит этот самый Толян и кричит: «Ребята, нужно, чтобы вы выступили в качестве понятых». Там взяли какого-то уголовника. На Толяна тоже была эпиграмма. Я не ручаюсь за точность двух первых строк. В общем, Толя был очень красивый, и Володя написал… Да, если кто-то не знает — до революции самым знаменитым адвокатом в Москве был Плевако…
Вообще, он был очень остроумным и при каждом удобном случае делал что-то смешное… Я закончу эпизод с поступлением в инженерно-строительный институт. Володя как-то очень быстро понял, что это не его дело. В ночь на новый, 1956 год мы сидели у Нины Максимовны… Да, мы были так рады, что поступили, и на радостях первое время часто прогуливали занятия. А когда началась сессия, выяснилось, что у нас каких-то зачетов нет. И главное, у нас не было сдано черчение, а экзамен третьего января. Второго мы должны были сдать эту работу. Мы решили Новый год не встречать (первого же чертить не будешь!), сидели у Нины Максимовны и чертили. Наварили кофе крепкого, чтоб не спать, разделили стол пополам книжками… Здесь — моя доска, а там — его доска. Что он чертил — я не знал, что я чертил — он тоже не знал. Ко второму часу ночи все было сделано, мы решили перекурить и выпить по чашке кофе. Потом он перешел на мою сторону, а я на его — и я расхохотался: что он начертил! Этого же никто не поймет! Ясно, работу не примут. И тогда он грустно-грустно взял оставшуюся гущу кофейную и полил ею свою работу: «Васечек! (Почему он меня так называл, не знаю.) Я больше в этот институт не хожу!» А я: «Что ты, как это… Мы с таким трудом поступили, между прочим, благодаря моему первому разряду…» А он: «Нет, я больше не могу, не хочу, я думаю поступать в театральное училище…»