Октябрь 1987
Артур Макаров
С Володей Высоцким мы познакомились в 53-м или 54-м году, он еще учился в школе. На Большом Каретном, теперь улица Ермоловой, в этом самом «первом доме от угла», как поется в Володиной песне, жили два моих друга — Анатолий Борисович Утевский и Левон Суренович Кочарян, мечтавший стать кинематографистом. Он и стал им позже, но успел снять всего одну картину. Это был любопытнейший человек, очень способный, с замечательным характером. Из породы тех людей, которые нужны друзьям в любую минуту и которые никогда не оставляют их обделенными.
И в этом же доме жил Семен Владимирович Высоцкий с Евгенией Степановной. Володя очень часто у них бывал, но едва ли не еще чаще — в одной компании с Утевским и Кочаряном, и они меня с ним познакомили.
Володя оказался самым младшим в этой компании (поэтому я называю его сейчас Володей, а не Владимиром Семеновичем: до его смерти я не знал такого обращения к нему — Владимир Семенович, для меня он всегда был Володей). У него даже появилась кличка Шванц, — потому что он бегал хвостиком за старшими, хотя вскоре стал полноправным членом компании. Очень своеобычный человек, с очень ясными глазами — легкий, веселый, общительный. Этакий врун, болтун и хохотун, как он часто себя называл. Правда, до определенного момента. Когда сталкивался с тем, что его не устраивало, глаза становились жесткими и прозрачными.
Тот факт, что мальчик-школьник стал полноправным членом компании людей не просто взрослых, но уже имевших свою, зачастую очень непростую биографию, говорит о многом. Надо учитывать время, в которое развиваются те или иные отношения, происходят те или иные события… В нынешней молодежи меня раздражает невероятный инфантилизм, отсутствие стержня, крепости на излом. Люди нашего поколения, нашей компании были в молодости совсем другими. Но когда я начинаю размышлять, почему это так, я понимаю, что мы были счастливые… Все хорошо помнили, а многие знали войну (я уехал из Ленинграда в 1943 году подростком. Юра Гладков воевал с тринадцати лет). Все много работали в разных областях, все много ездили, и по своей и по чужой воле.
Время, в которое мы росли, нас определенным образом формировало. А послевоенные годы, когда я некоторое время учился в школе, были примечательны тем, что страну, на мой взгляд, захлестнули блатные веяния. Не знаю, как у других, а у нас в школе и во всех дворах ребята часто делились на тех, кто принимает уличные законы, и на тех, кто их не принимает, остается по другую сторону. В этих законах, может быть, не все обстояло правильно, но были и очень существенные принципы: держать слово, не трусить, не продавать своих ни при каких обстоятельствах. И это накладывало определенный отпечаток на наше поведение, на судьбу. Законы двора были очень жесткими. И вот по этим законам в дворовой коммуне формировался и Володя. И ему повезло — он навсегда сохранил ту легкость, общительность, которую многие из нас уже потеряли. А у него это осталось. И уже тогда было ясно, что он — художник, что он — талант. Он всегда мечтал быть актером. А отец хотел, чтобы он имел какую-либо «настоящую» профессию, а потом уже другое.
Володя поступил — если память мне не изменяет, хорошо сдав вступительные экзамены, — в строительный институт. Проучился там недолго: я на год уезжал, а по возвращении с удивлением узнал, что Володя — студент Школы-студии МХАТ. Вот приблизительно так все развивалось.
Я не буду соблюдать точность и строгую последовательность событий, попробую восстановить факты в общих чертах и примерной последовательности. Хорошо помню, что довольно долгое время Володя совсем не играл на гитаре. Играть так, как в последние годы, он, на мой взгляд, стал незадолго до смерти. Все песни, которые знал, а знал он их бесчисленное множество — романтические уличные песни и полублатные, он исполнял тогда с уклоном в юмор.
А вот когда начал учиться в Школе-студии, стал относиться к песням более серьезно, с большим отбором; его интересовали авторские вещи. Допытывался, кто автор, кто он такой, и приходил к каким-то открытиям и находкам. С удивлением узнал, что многие песни, которые считались старыми, блатными, написаны профессиональными литераторами и большей частью в лагерях. Не он один, многие удивлялись: «Ну как же, эту песню чуть ли не отец мой еще пел!..» А оказывалось, что песня написана не так давно и совершенно неожиданным человеком. А потом в песнях, которые пел Володя, вдруг возникали новые куплеты. Спрашиваю: «Откуда ты их знаешь?» — «Не знаю откуда!» А оказывается, он их сам сочинил. Еще позже появилось ритмическое постукивание по столу или, как рассказывает актриса Жанна Прохоренко, учившаяся вместе с ним в Школе-студии МХАТ и близко его знавшая, по перилам лестницы. Она тоже хорошо помнит некоторые его ранние песни, которые он пел, аккомпанируя себе ритмическим постукиванием по перилам лестницы. Воспоминания Жанны очень помогли, когда мы уже после смерти Володи устанавливали даты его песен при составлении картотеки.