Приход Высоцкого на Таганку был радостным событием в вашей жизни?
Конечно! Володя тогда был беспредельно безработным, даже не имел права работать по профессии, у него же была запись в трудовой книжке: «За систематическое нарушение трудовой дисциплины…» Страшно сказать. Единственное, чего я не знаю, кто привел Володю на Таганку.
Таисия Додина или Станислав Любшин.
Очень может быть, что Тая. Я просто не помню этого момента. Только помню, что Володя пришел и сказал: «Да, берут». А я не верила, что это на самом деле состоялось, и он сам боялся, что не состоится.
Он пел Любимову при первом показе?
Да, конечно. Ведь Любимову он больше был нужен для исполнения зонгов. Юрий Петрович хотел перенести «Доброго человека…» на сцену театра, чтобы спектакль потерял студийную окраску, чтобы он стал еще более брехтовским. Снять эту легкую окраску студийности, которая придавала спектаклю какую-то прелесть, но не профессионально-сценическую. Вместо этой свежести Любимов хотел высокого профессионализма. И он искал людей, которые свободно поют с гитарой, легко держатся, легко выходят на сцену из зала… Искал людей именно на брехтовское, на зонговое звучание. И как раз это делал Володя. Вплоть до того, что брехтовские тексты воспринимали потом как Володины песни… «Была война» или «Голая правда» из «Десяти дней…». Очень многие люди были убеждены, что это Володя написал. До такой степени это было его…
Володя на Таганку пришел к себе домой. То, что они встретились, то, что их свела судьба: Любимова, Губенко и Володю, — мог сделать только Бог. Эти трое были созданы друг для друга, и то, что масса людей недооценивает роль Губенко в этом союзе, говорит не в пользу воспоминателей.
Высоцкий любил, как его песни поет Губенко…
Они оба пели при мне. Я с Колей вместе училась в институте и хорошо знаю про их дружбу с Володей. Колю я помню с первого дня во ВГИКе, когда он появился с вещичками… Он уже на первой консультации пел под рояль. Володе очень нравилось его исполнение блатных песен — натуральных блатных, не Володиных. Он много пел во время съемок фильма «Застава Ильича». Вот тогда я услышала Колино исполнение «Вагончика», причем оно отличалось от общепринятого. Хотя текст был полным и Коля не знал, что слова написал Михаил Львовский, который в то время работал в нашем институте.
Губенко ушел из Театра на Таганке в 1968 году?
Раньше. Когда только начали репетировать «Галилея». В то время в театре был Саша Калягин — могучий актер. На роль Галилея был назначен он — они репетировали вместе с Володей. В принципе, пьеса была взята для Губенко, но Коля в это время уже уходил: или у него начинались съемки, или он уходил учиться во ВГИК на режиссуру…
Предлагал ли Высоцкий в то время свои песни другим исполнителям?
Могу назвать людей, кому он предлагал свои песни: Майя Кристалинская, Лариса Мондрус, Вадим Мулерман, Владимир Макаров и Иосиф Кобзон. Думаю, это было лето 64-го года. До того, как Володя уехал на съемки «Завтрашней улицы». Я вот-вот должна была родить Никиту, значит, это — конец июля. Был сад «Эрмитаж», был концерт, программу которого составлял Павел Леонидов. Он пригласил Володю для того, чтобы с ним пройти в антракте за кулисы: они пройдут по гримерным артистов, и Володя предложит им тексты. Не песни, а тексты: о мелодиях Высоцкого тогда еще никто не считал возможным говорить. Знаю, что Майе Кристалинской он предлагал «Колыбельную» — песню, которая не сохранилась, записи нет. Слова мой Аркаша помнит, а мелодию… «Колыбельную» он рассчитывал продать то ли в какой-то фильм, то ли на радио…
Существуют две версии про реакцию Иосифа Кобзона. По одной — он сказал: «Молодой человек, эти песни вы будете петь сами», по другой — просто дал двадцать пять рублей.
Было и то, и другое. Он сказал: «Я петь не буду. Ты сам будешь петь свои песни. А сейчас — что могу, вот возьми. Отдашь, когда разбогатеешь».
Почему он сам об этом не вспоминает? Он — скромный человек, и ему неловко об этом говорить. Но тогда он меня тронул до печенок.
И еще: на этом концерте пел Джорджи Марьянович. Мы сидели в ложе, прямо носом на сцене. Как Володя смотрел на работу Марьяновича! Как тот выходит на общение, как много добавляет к тексту песни… Наши певцы, даже лучшие, были какие-то обкраденные, как манекены с часовым механизмом внутри. А Марьянович ходил по сцене, садился, перекладывал микрофон из руки в руку, делал вид, что вообще не в микрофон поет, а просто так, строил глазки. Весь был «на общении». И ведь он тоже ростом маленький, он тоже старался строить диагонали, такой же жест: или ногу поднять, или руку — увеличить себя визуально. Я его, естественно, тогда не с Володей сравнивала, а с тем, как двигался, скажем, Мулерман — тот тоже пытался приплясывать. А Марьянович из ничего — из пустяковой советской песенки «Три года ты мне снилась» — такое сделал! Не забыть.