— Там моя комната, — промолвила она, показав наверх.
— Твоя? Ты здесь спишь?
Она отрицательно покачала головой:
— Только играю. Там, наверху, мои игрушки. А сплю я у бабушки.
Сопровождаемые девушкой, мы спустились на первый этаж. Мне кажется, что спускаться по крутым ступеням было еще тяжелее, чем подниматься наверх. Сжав зубы, я шла лицом вперед, а тетя Мэгги благоразумно предпочла тот же первобытный способ, не чинясь, используя руки и ноги.
Стоя на кухне и отряхивая пыльные ладони, тетя Мэгги заметила:
— Здесь обязательно должен быть рукомойник или что-нибудь более серьезное — ванная или душ.
В ответ девушка, словно малый ребенок, звонко рассмеялась и, открыв дверь черного хода, показала на стенку. Там на огромном гвозде висела длинная оцинкованная ванна.
Спустя мгновение девушка уже мчалась по вымощенной дорожке к разросшимся кустам, среди которых возвышалось одинокое сооружение, чем-то напоминавшее сторожевую будку.
Озорные огоньки так и вспыхивали в глазах тети Мэгги.
— Говорят, что в ноябре в этих местах уже все замерзает! — многозначительно изрекла почтенная леди.
— Нам не обязательно оставаться здесь так долго.
Я с грустью вспомнила прекрасно оборудованные ванную и туалет в нашем доме в Истборне. Но тетя Мэгги прервала мои ностальгические воспоминания мудрым афоризмом: «Впрочем, каждому дню своя забота…» С этим я мысленно согласилась. В конце концов, неужели большая и светлая ванная — самое важное в жизни? Я настолько слилась с красотой этих благословенных мест, что скажи тетя Мэгги что-нибудь уничижительное о розовом коттедже, я бы восприняла это как личное оскорбление.
Я прошла на кухню и открыла дверь в кладовую. Здесь было сумрачно и прохладно. По стенам разместились сделанные много лет назад полки, на одной из которых было несколько банок консервов и довольно большое количество чистых фляг с завинчивающимися крышками, а мраморной доске стояли две бутылки молока, лежала буханка подрумяненного хлеба, а рядом — кусок масла.
Тетя Мэгги, увидев хлеб и масло, воскликнула:
— Прекрасно! На первое время мы обеспечены. Как давно я не видела такого масла. Ну что же, мы, пожалуй, обрели надежный кров, дорогая.
Мы собрались уходить, как вдруг влетевшая словно ураган в кладовую девушка чуть не сбила нас с ног. Подскочив к мраморной доске, она схватила две фарфоровые кружки и крепко прижала их к груди, так же, как недавно оброненную детскую книжку. Сердито посмотрев на меня, девушка заявила:
— Моя и Дэви.
Я сразу вспомнила руку невесты, машущую из окна автомобиля, возглас «Дэви!»; это ненавистное имя, которое было неотделимо для меня от фамилии Маквей. Не требовалось больших усилий, чтобы вспомнить, где и почему к этому имени присоединился нелестный эпитет: сумасшедший. Но что общего могло быть между безумным Дэви Маквеем и нашим очаровательным коттеджем? Смутная догадка забрезжила в моем сознании, но в это время замершая у кухонного стола и все еще прижимавшая к себе кружки девушка вздрогнула и стала чутко прислушиваться. Ее поза была столь напряженной, что и я, и тетя Мэгги притаились и тоже прислушались. Ни единого звука не доносилось до нас, тем не менее, девушка птицей перелетела за порог и застыла в ожидании. Затем раздался какой-то звук, и девушка стрелой помчалась в сторону рощи. Когда я подошла к двери, ее розовое платье мелькало среди деревьев.
— Это был свист.
— Да, но только очень далеко отсюда, — ответила я тете Мэгги.
— Тебе не кажется, что свистели из того дома?
— Нет. — Таинственный звук был очень высок и тонок и напоминал свирель. — Однажды я видела в Испании пастуха, игравшего на свирели, и она звучала так же нежно.
Тетя Мэгги насторожилась.
Я сказала, что «видела» пастуха, но на самом деле он находился за несколько миль от меня, где-то среди холмов. Выйдя из дома, я пошла к машине и вдруг почувствовала, что мне стыдно. Я вспоминала об Испании, пастухе и не упомянула имени человека, сказавшего мне, что свирель, которую я слышала, звучала далеко в горах. А ведь образ этого человека жил в моем сознании, воздействуя на мою истерзанную страхом душу. Я остановилась и, обернувшись, посмотрела на коттедж. Похоже, этот волшебный дом начал меня исцелять, и его гармония постепенно проникала в мое тело.
Я стала быстро разгружать машину, перетаскивая в дом самые тяжелые вещи, чтобы облегчить хлопоты тети Мэгги, которая, без сомнения, за мной украдкой следила. Но это не имело никакого значения. Пусть убедится, что ее Пру становится лучше. Мне не терпелось поскорее обосноваться в коттедже.
Глава 2
Было семь часов вечера. Тетя Мэгги и я сидели в изрядно потрепанных шезлонгах около коттеджа. За последние пятнадцать минут мы не произнесли ни слова, пока тетя Мэгги не повторила свою угрозу:
— Ты не представляешь, с каким удовольствием я сейчас высказала бы им все, что о них думаю.
— Я бы не возражала. Ведь им наверняка известно, что мы здесь. Не думаю, что девушка ничего не сказала владельцам поместья. В любом случае, Роджерс-Кросс — единственное место, куда ведет эта дорога, поэтому они должны были догадаться, что сюда спускались именно мы.
— Если все так, как ты говоришь, тогда почему сюда никто не едет? Дурные манеры, должна заметить.
— На свадьбе всегда… — нерешительно начала я и затем продолжила уже более уверенно: — Всегда слишком много хлопот и суеты — ты же знаешь, как это бывает. — Я смотрела на темнеющую гладь озера, не сомневаясь, что глаза тети Мэгги внимательно следят за мной.
После короткой паузы тетя Мэгги спросила:
— Тебе не кажется странным, что на кровати кто-то спал? Как заботливые хозяева, они должны были сменить белье после съехавших жильцов. И потом, застилать кровать спальным мешком, разве это допустимо?!
Мисс Фуллер была права. Под клетчатым пледом лежало на первый взгляд обычное постельное белье, но на самом деле это был спальный мешок, сделанный из трех мешков одинаковой формы, вложенных один в другой. Внутренний и внешний мешки были сшиты из простыней, а находящийся между ними — из старого пухового одеяла. Меня отнюдь не радовала перспектива ежевечернего залезания в этот лабиринт.
В дальней комнате, предназначавшейся для тети Мэгги, под таким же клетчатым пледом на кровати лежали две подушки и три шерстяных одеяла — простыней не было вообще. Правда, тетушка сказала, что отсутствие простыней вряд ли обеспокоит ее этой ночью: после столь утомительного путешествия она могла бы уснуть и на траве.
Мы привезли с собой много консервов, так как в письме мисс Клеверли указывалось: коттедж расположен вдали от больших дорог. Достав купленную по дороге зелень и банку консервированного языка, взяв в кладовой хлеб и масло, мы с аппетитом поужинали.
После того как помыли посуду, мы развеселились. Тетя Мэгги так потешалась над оцинкованной ванной, уморительно изображая, как она будет залезать в нее, вылезать обратно, как поскользнется на мыльной пене, что я от всей души рассмеялась.
За всплеском веселья наступила умиротворенная тишина. Тетя Мэгги обняла меня и, прижимая к себе, ласково сказала:
— Я собираюсь здесь отлично провести время.
В действительности ее слова содержали более глубокий смысл: в этом заповедном месте я восстановлю духовное и физическое здоровье и, возможно, обрету былую уверенность в себе, чтобы комфортно чувствовать себя в мире.
Из-за родителей и связанных с ними горьких детских воспоминаний я все время жила с тяжким чувством недоверия к окружающим. За свою сознательную жизнь я лишь год просуществовала с верой в людей. Разрушение этой хрупкой веры оказалось более пагубным для меня, чем ложь и вероломство моих родителей. Но среди этой первозданной красоты мне не хотелось ни о чем плохом думать. Пусть прошлое уйдет в небытие!