4 сентября
…Как-то ночью, на тактических занятиях, лежал я в поле. Было тихо, лишь сосед бесцеремонно посапывал, уронив голову в траву. Вдруг — шум далекого поезда. Никогда раньше не воспринимал я так этот шум. Все во мне заныло, и в голове пронеслись картины, вызванные перестуком колес… Когда-то такой шум мы слушали вместе и не обращали на него внимания. А теперь шагаешь мимо проходящего поезда, а в голове зудит мыслишка: «Эх, а на колесах-то еще иркутская пыль…»
Распорядок моих суток разделен на две основные части: движение и сон. В промежутках между ними успеваю побриться, умыться, написать письмо. Свыкаюсь с этим упругим ритмом жизни.
2 октября
…Из всех удовольствий, какие вы имеете на гражданке, нам выпадают только песни. Особенно люблю русские старинные, и вечерами в казарме или на привале днем мой козлетон вплетается в дружный хор. А песни, как известно, настраивают на лирический лад, и в такие минуты я особенно вспоминаю тебя, блондинистая.
Настроение у меня такое, что хоть завтра на фронт. Порядком надоело околачиваться на задворках. Уж была ни была, на главную бы улицу и — развернись плечо молодецкое! Так думают многие из нас.
Чертовски соскучился. Хочется увидеть тебя и сказать много-много чего-то особенного, необыкновенного… Глянешь вперед и кажется: как мало человек живет. Обернешься назад — и подумается: как много пережито. И так хочется быть студентом еще хоть сто лет!
23 октября
Вчера вечером мы с Ленькой, моим однокашником по филологическому факультету, сидели около репродуктора и слушали радио. Говорил Иркутск. Мне было особенно минорно потому, что я настойчиво внушал себе: этот голос одновременно слышишь и ты. Представил, как сидишь за столом, зубришь учебник, не подозревая, что это же радио вызывает волну переживаний где-то далеко у молодого человека с необузданной фантазией.
…Свирепая зима забайкальская делает наше бытие еще суровее. Утром прибежишь на речку, проломишь каблуком лед и умоешься жгучей водой. А пока бежишь обратно в казарму, полотенце скоробит мороз…
Отныне я сержант. Вручили мне отделение — командуй!
Середина декабря
Теперь письма от меня, моя медицина, ты будешь получать не с востока, а с запада… Не верится, что проехал мимо, не увидев тебя. Подать телеграмму не мог, так как не знал, куда поедем.
От Ачинска свернули на юг и только тут догадались, что катим не на фронт. Прибыли в Абакан. Говорят, что пробудем здесь два-три месяца. Продолжаю обучать молодых и пожилых бойцов — ать-два!
31 марта 42 г.
…Хочется написать тебе что-нибудь радостное и веселое, чтобы ты набралась сил дождаться меня… Я постараюсь вернуться таким, чтобы обнять тебя обеими руками. Впереди много опасностей. Если что случится со мной, не горюй шибко: хороших людей на свете много, и друга найти не трудно. У тебя впереди целая жизнь! А я всегда помню тебя, и если придется умереть, последняя мысль — о тебе…
8 мая
Дорогая! Эту открытку пишу с пути — из Новосибирска. Итак, мы поехали. Настроение боевое. На протяжении всей дороги нам машут руками детишки и взрослые. От того скорее хочется на запад.
Будь здорова, жди. Целую. Твой.
Вторая пулеметная
В начале июня 1942 года наша дивизия, сформированная в сибирском городе Абакане, прибыла в Воронежскую область и сосредоточилась в Икорецких лесах северо-восточнее станции Лиски. Огромный бор, спрятавший в своих пущах тихую речку Икорец, стал нашим временным пристанищем. Три недели подразделения усиленно занимались боевой подготовкой, дополучали вооружение, боеприпасы.
В конце июня, вечером, дивизию подняли по тревоге. Полки спешным порядком двинулись к Дону. Помнится душная ночь, настороженное небо с крапинками звезд, проселочная дорога, приглушенный скрип повозок в хвосте колонны. Батальон шел форсированным маршем, с короткими привалами.
Непроглядная темень. По сторонам дороги ничего не видно: ни рельефа местности, ни огоньков деревень. Как будто вымерла, опустынилась придонская степь. Только минутами, одолевая невидимую пыльную завесу, взбитую сотнями сапог, наплывал терпкий запах трав, остывавших после дневного зноя.
Где-то за полночь мы почувствовали близость реки, ее освежающее влажное дыхание. Батальон свернул с проселка на целину и через час втянулся в низкорослый молодой сосняк.
Командир нашей второй пулеметной роты старший лейтенант А. С. Ходак, ненадолго отлучившийся к комбату, вернулся и объявил отдых. Сбросив с плеч вещмешки, кинув под головы шинельные скатки, мы сразу уснули под деревцами.
Разбудил адский грохот. Все вскочили на ноги. Земля под нами вздрагивала. Гремело и рвалось, истово завывало левее — километрах в трех. Там, в низине, вздымались огромные кусты взрывов, выхватывая из темноты дома и улицы. Посеревший предутренний небосвод суетливо обшаривали, перекрещиваясь и расходясь, лучи прожекторов, вспарывали разрывы зенитных снарядов. Небо гудело моторами самолетов.