И решился: взял да восстановил сокращения, а метранпаж старшина Тарасов и наборщик ефрейтор Щербаков почему-то не возражали и только ехидно ухмылялись.
Утром редактор, конечно, обнаружил мое самовольство и так взбеленился, что чуть не вытурил меня из редакции. Спасибо доброму, мягкосердечному Цыбулько: он уговорил Шарневского ограничиться выговором.
— Пацан же еще! Что с него взять? — затягиваясь папиросой, морщил свой округлый нос Георгий Осипович. На высоком лбу капитана сдвинулись гармошкой глубокие складки. — Оботрется. И выговор пойдет ему впрок.
Так нависшая над моей головой грозовая туча разрядилась.
За глаза мы называли Шарневского Шариком, что никак не вязалось с его высоким ростом, с крупными, рублеными чертами лица. Весь он — узкий, с сутулой спиной — напоминал скорее жердь, а не шарик.
Пожалуй, эта безобидная кличка ассоциировалась лишь с фамилией редактора, да с тем, что, несмотря на свою степенность и медлительно-сановную походку, он был человеком до удивления пробойным: и шрифты для обновления касс добывал, и новую печатную машину «американку» где-то быстро выискал, когда старая сломалась. Не знали мы особой нужды с пропитанием, с расквартированием в населенных пунктах. Шарик все это умел уладить, утрясти.
Был у него, правда, свой «вывих» — великая страсть к сибирским пельменям. И любил он собственноручно их стряпать. Кажется невероятным, но факт: во фронтовых условиях он умудрялся иногда «организовать» в тылах дивизии добрый кусок мяса. Потирает Шарик блаженно костистые руки и вежливенько так обращается к очередной хозяйке дома, где на этот раз пристроилась наша редакция:
— Дорогуша, поскребите по сусеку, не найдется ли мучки? Замесите тесто, и я всю вашу ребятню угощу настоящими сибирскими пельменями.
Если в «сусеке» что-нибудь находилось, а случалось это не так уж часто, начиналось волшебное действо нашего редактора. Он закатывал рукава, затыкал под ремень какую-нибудь тряпку и крутил мясорубку. Потом и нас усаживал за работу. Всей артелью начинали мы лепить пельмени. Павел Ричардович, словно заправский шеф-повар, бойко наставлял всех, как нужно скатывать в шарики мясо, как упаковывать их в кружочки раскатанного теста. И неизменно приговаривал:
— Как состряпаешь — так и покушаешь! Пельмень — он требует к себе уважения. А не будет такового — застрянет в горле… Ромка! Ты опять за свои фокусы? Что заложил внутрь? Снова махорку или уголек? Я тебе…
Шестнадцатилетний Ромка, наш воспитанник-наборщик, — тоже истый сибиряк. Он еще дома усвоил эти штучки с угольками и махоркой «за ради смеху».
Но вот пельмени рядками уложены на фанерном листе.
— Теперь — на мороз! командует Шарик. — Пусть затвердеют, наберутся свежего духу.
Наконец, пельмени сварены. Мы снова рассаживаемся за столом. Редактор сам разливает по тарелкам порции.
— Мне без бульона, — просит Цыбулько.
— Сразу видно, не знаешь толку в пельменях. Сибиряки признают только с бульоном. Налить?
Да, и так бывало на войне. Не только грохот, огонь, кровь и потери. Здесь складывался свой, особый, быт. Люди и на передовой не расставались со своими привычками, пристрастиями. И все же главная забота была одна: гнать врага с родной земли. И каждый действовал согласно своим штатным обязанностям: солдаты переднего края — огнем и штыком, медики — выхаживали раненых, газетчики — вели бой печатным словом.
Ведущая тема нашей «дивизионки» определялась четко: необходимо рассказывать о героях, славить их беспримерное мужество, популяризировать опыт лучших, звать людей к новым подвигам. И мы, «отписавшись» в редакции, снова и снова шли в окопы добывать свежий материал.
Творческий штат газеты невелик: редактор, его заместитель, ответственный секретарь и литсотрудник. База — две автомашины-будки. В одной — наборные кассы со шрифтами, в другой — печатная машина «американка», рулон-два газетной бумаги и наше скудное имущество.
Зимой мы располагались в населенных пунктах, летом предпочитали лес. В любое время года не забывали о маскировке, дабы не привлечь внимания вражеской авиации. И все же, случалось, попадали и под бомбежки, и под обстрел дальнобойной артиллерии.
Однажды ночью на Сандомирском плацдарме снаряд разорвался в трех метрах от нашей автомашины. Осколками изрешетило будку, попортило часть наборных касс. К счастью, люди ночевали в землянках, и никто не пострадал.
В дни обороны работалось легче. Редакция обычно базировалась поблизости от штаба дивизии, мы всегда были в курсе событий на переднем крае. Частые наши вылазки в полки совершались по устоявшимся маршрутам. Без особого труда находили мы тех, о ком надо было написать, знали, где какой батальон и рота расположены. И риск невелик: журналистские тропы на передовую пролегали по ходам сообщений и траншеям.