Потом мы с ней встречались не раз. После Курской дуги на гимнастерке Марии Карелиной к медали «За отвагу» прибавился орден Красной Звезды. А на Днепре ей вручили орден Красного Знамени и партийный билет. Я написал очерк «Маруся-сибирячка» и пошел на передний край, чтобы вручить ей газету.
Маруся прочитала, засмущалась.
— Расписал ты меня…
— Что-нибудь не так?
— Да все так. Только зря про то, что я плакала… Пошлю газетку родителям в Красноярск.
Не знаю, дошла ли газета до Красноярска, но у меня она сохранилась. В ней приводится лишь несколько эпизодов из боевой биографии санинструктора Карелиной.
…Рота рванулась в атаку. Мария видит из своего окопа, как бойцы, стреляя на ходу, приближаются к немецким траншеям, падают. Цепь редеет. И вот рота залегла, не достигнув окопов неприятеля. Надо туда, к раненым.
Сперва она бежит и чувствует, как часто бьется ее сердце. Пули, словно шмели, вспарывают сухой воздух. «Только бы не в ноги». Она падает и ползет. Навстречу карабкается раненый сержант, кисть руки в крови и земле..
— Сейчас перевяжу!
— Обойдусь… Давай дальше. Там капитан.
Маруся ползет. Санитарная сумка мешает, девушка то и дело сдвигает ее на спину. Капитан Паламарчук скатился в воронку, лежит на боку с перебитыми ногами.
— Э, черт! — он тяжело стонет.
— Сейчас, командир, сейчас, миленький, — привстает на колени. Затягивает жгуты, накладывает повязку поверх окровавленных брюк: некогда перевязывать как следует. Сдерживая слезы, бодро велит:
— Обними меня за шею, капитан… Поехали.
— Как же ты?
— Вытяну. Держись крепче.
— Дай сумку.
— И правда, возьми. Так мне удобнее.
Метр за метром, с остановками, Мария ползет с раненым с поля боя, к нашим окопам.
А сколько мук натерпелась она с тем бойцом, раненным в грудь? Несла на себе, петляя, по траншее, а когда ход сообщения вывел на открытую поляну, поползла с ним.
Ее заметил фашистский автоматчик, засевший в подбитом танке, очередь прошила землю рядом. Маруся затаилась, выждала немного и медленно-медленно потянула за собой шинель-подстилку, на которой лежал боец. Опять очередь над головой, но Маруся успела сползти в ложбинку.
А как дальше? Впереди бугорок, с раненым не одолеешь. Хорошо, что прихватила веревку. Обвязала красноармейца вместе с шинелью и со свободным концом веревки метнулась за бугорок. Передохнула и потащила раненого волоком. Он пришел в себя:
— Это ты меня, сестренка, спасаешь? Развяжи, больно что-то.
— Потерпи, милок. Еще немного — и овражек.
…Фашисты подожгли наш танк. Четверо танкистов, покидая его, были ранены.
Танк дымится, вот-вот взорвется. Мария выбирается из окопа на бруствер.
— Куда ты, убьют! — пытается удержать ее солдат.
— Не убьют, заговоренная.
И поползла к танкистам, а сама корит себя: «3ачем я так? Какая же я заговоренная? Успеть бы».
Вслед за ней, по-пластунски, — трое красноармейцев. Вместе с Марусей под огнем врага волокут они раненых танкистов к нашим окопам. Позади раздается оглушающий взрыв. Танк вспыхивает факелом…
А плакала Маруся-сибирячка в тот предвечерний час, когда услышала стоны на «ничейной» полосе. Ей сказали, что там ранен наш сапер. Пробовали к нему подобраться — не удалось: фашисты открывают нещадный огонь.
А сапер стонет и зовет: «Братцы!»
— Не могу я больше это слышать, — утирая слезы, произносит Маруся. — Пойду к нему.
Старший лейтенант крепко хватает ее за локоть.
— Скоро стемнеет, тогда и пойдешь с моим ординарцем. А пока не суйся. Сиди тут.
— Но он же…
— Сказано, сиди! Сейчас до него не доползешь.
Когда над передним краем сгустились сумерки, Маруся с ординарцем ротного поползли к саперу. Принесли его на плащ-палатке, и в землянке Карелина сразу же стала обрабатывать пробитое пулей бедро бойца…
В этой землянке мы теперь и находимся с Марусей. Она спрятала «дивизионку» в свою сумку с красным крестом, облокотилась на столик и задумчиво смотрит на вздрагивающий от ее дыхания огонек коптилки. В углу легонько зашуршало, и к ножке стола выкатился темный комочек. Замер, уставился маслянистыми бусинками в носок брезентового сапога девушки.
— Смотри-ка, полевая мышь!
Маруся увидела зверушку, взвизгнула и отскочила от столика. Я расхохотался.
— Чего гогочешь? — нахмурилась Мария. — Ужасно боюсь мышей…
В давние времена французские войска сопровождали маркитантки. Но они торговали не только съестным…