— Не слышу аплодисментов!
Иван не реагирует.
— Это наша, сибирская, — поясняет Ромка. — Значит, не нравится. Ладно, выдаю вашу, украинскую.
Ой, кум до кумы залыцявся…
Смолкает.
— Подскажи, как дальше.
— Ты лучше по-немецки спой, — язвит Иван.
— По-немецки споем, когда до Берлина доберемся, — парирует Ромка. — И чего ты, Иване, такой сумной сегодня? Улыбнись на тридцать два зуба!
Иван снисходительно улыбается. В отличие от Ромки у него серьезное лицо чернявое, с темными рисованными бровями. Глаза как угольки. Нос прямой. Щеки румяные.
Ромка резко садится, неловко задевает рукой книжку, что лежит рядом, и она падает в щель.
— Янка Купала в ямку упала, — растягивая слова, декламирует Роман.
Спуститься в окоп за книгой ему лень. Он просит Ивана:
— Уважь старика, достань.
— Хиба ты старый?
— А как же! На целых полгода старше тебя. И вообще, дивлюсь я на тебе, Иване. Вареный ты какой-то! Ни рыба ни мясо. Хочешь, развеселю анекдотом?
И, не дожидаясь согласия, продолжает:
— Значит, собрались три солдата: наш, немецкий и английский. Обсуждают, что самое страшное. Немец говорит, когда русские «катюши» палят. Англичанин — когда немецкие «фау-2» дербалызнут. А твой тезка, Иван, вздыхает: «Самое страшное, когда батальонная кухня отстанет».
Иван лишь слегка ухмыляется. Но Ромка в ударе. У него сегодня отличное настроение.
— Хочешь, быль расскажу? В нашей разведроте было. Честное пионерское, не вру! Стоит ночью на посту узбек рядовой Хаким Умаров. Хороший парень, только по-русски кумекает плохо. Слышит, кто-то крадется. «Сытой кыто идет!» — окликает Умаров. «Плен, плен». Фриц значит, идет. «Сытой, псиржанта спрашивам. Псиржант! Немец плен пришла!» — кричит Умаров. «Тащи его сюда!» Хаким зовет: «Немец, ходим судам». Привел немца, сдал сержанту. Назавтра пришел к нам командир полка, хвалит Умарова: «Молодец! К медали представлю». Хаким: «Бельме, не понимай». Командир показывает на грудь: дескать, награда. «А-а-а, — понял Хаким, — Не нада, немец сам пришла плен». Между прочим, этот Умаров научился хорошо говорить по-русски. И воевать тоже. Однажды с группой разведчиков приволок важного «языка» — обер-лейтенанта. И получил за это орден Красной Звезды.
На этот раз Иван слушал явно заинтересованно, посмеивался. Удовлетворенный Ромка снова растянулся на мягкой траве. Но не угомонился, продолжил лясы точить.
— Иване, а Иване, — переходит он на украинский говорок.
— Ну?
— У Виннице був?
— Був.
— Нимцев бачив?
— Бачив.
— И чого воны тоби наробылы?
Иван хмурится. О немцах у него самые неприятные воспоминания. Ромка знает, что однажды немецкий фельдфебель ни за что ни про что ударил Ванюшку стеком по мягкому месту.
— Больно было? — допытывается Ромка.
— Ни. Обидно.
— О, це гарно! Злее будешь. Дойдем до Германия, найдешь того фельдфебеля — расквитаешься.
Ромка Скоробогатов и Ванюшка — наши воспитанники, обоим им по пятнадцать-шестнадцать лет. Ивана вручили на попечение редактора где-то под Винницей. Парнишка остался сиротой и теперь кочует с нами, помогает печатнику, бегает с котелками в штабную столовую за обедами и ужинами.
А Роман — вояка. Стреляный воробей. У него, единственного среди нас, самая уважаемая награда — медаль «За отвагу». История этого веселого, никогда не унывающего мальчишки романтична. Когда наша дивизия уезжала на фронт из Абакана, он нелегально забрался под нары в вагон разведчиков. Обнаружили его лишь на вторые сутки, когда парнишке стало невтерпеж, и он сам вылез из-под нар по нужде.
Хотели ссадить, сдать военному коменданту на станции в Ачинске. Но Ромка так залился слезами, шмыгал своим курносым носом, так упрашивал, что его пожалели и взяли с собой.
На Дону девчата из санитарной роты перешили ему обмундирование, и стал Ромка по всем статьям солдатом, сыном полка.
В поиски разведчики, конечно, его не брали. Но не таким был Ромка, чтобы смириться с подобной дискриминацией.
— Не на побегушки я сюда приехал, — приставал Ромка к командиру роты. — И гранату умею бросать, и автоматом владею.
Долго его оберегали, а потом решили: сводим разок в ночную разведку, пусть успокоится. Назначили парнишку в группу прикрытия, возглавляемую старшиной. Он держал Ромку при себе, да не усмотрел: ускользнул малый с теми, кому предстояло брать контрольного пленного.
Вылазка закончилась удачей. Разведчики бесшумно сняли в немецкой траншее двух дежурных автоматчиков, а третьего, полусонного унтера, выволокли из блиндажа. Но он успел крикнуть до того, как ему всунули кляп. Поднялась стрельба. Роман, оказавшись в группе захвата, прикрывал огнем из автомата бойцов, тащивших пленного к нашему переднему краю. С нейтральной полосы он вернулся в числе последних.