Из Гожице маленький героический гарнизон поддерживали наши стрелки и минометчики, ведя отсекающий огонь. Это было существенно и ободряло группу.
Но боеприпасы истощались. Черменев сигналами дал знать об этом на правый берег лейтенанту Жукову. Вскоре к мосту метнулся солдат, обвешанный автоматными дисками. Комсорг роты рядовой Семенов. Цепляясь за балки моста, он доставил боеприпасы.
Разгрузившись, Семенов собрался в обратный путь.
— Подожди, — задержал комсорга Черменев. Достал из полевой сумки листок промокшей бумаги, написал записку. — Передай парторгу полка.
По листку бежали неровные карандашные строчки: «Парторгу капитану Дмуховскому Д. И.
Нахожусь на левом берегу с семью солдатами и старшим сержантом Коцубенко. Положение тяжелое. Двое ранены. Но моста врагу не отдадим, выстоим.
Старшина М. Черменев».
Они выстояли, ведя неравный бой весь день. Им доставляли боеприпасы. Не всем смельчакам, повторявшим рейд Семенова, удавалось добраться до левого берега. Лишь некоторым сопутствовала удача. Принеся боеприпасы, они оставались за мостом.
Отбиваясь от немцев, гарнизон отважных, используя перерывы между атаками врага, соединил отдельные ячейки сплошной траншеей. Это позволило Черменеву маневрировать своими малыми силами, сосредоточивать в нужный момент основную часть бойцов там, где нависала наибольшая опасность. И сам он неизменно оказывался именно в этом месте, подавал личный пример мужества и стойкости. Огонь его автомата был разящим, броски гранат — точными.
Дважды вражеским саперам удавалось по кромке берега, заросшего камышом, подбираться под мост: они пытались заложить под него взрывчатку. Но Митрофан был начеку и не давал им довести дело до конца. Первых трех немецких саперов забросали гранатами Шмаров и Худопай. Вторую группу из четырех гитлеровцев уничтожили «карманной артиллерией» Черменев и Скороход.
Лишь к вечеру затихли взрывы и автоматные очереди. Ночью через мост началась переправа подразделений полка. Они с ходу вступили в бой и стали теснить противника к Висле…
Из дневника
14 августа. Мы на Сандомирском плацдарме. Два дня как дивизию перебросили из Климентува на левый фланг под местечко Сташев. Здесь тяжелые бои. Немцы контратакуют танками и пехотой, вернули несколько деревень, освобожденных нами.
Передний край по западной окраине Сташева. Городок под бомбежкой опустел и вымер. Жители покинули дома. Я пробирался по улицам и угодил под обстрел «тигров». Спустился в сырой, захламленный подвал. Переждал и двинулся дальше.
27 августа. Полоса смены кабинетов и правительств. Румыны сбросили Антонеску. В Болгарии дали отставку царю. Во Франции союзники прорвали немецкий фронт, взяли Париж.
И у нас в редакции смена кабинета. Вместо Шарневского прибыл капитан Савин. Пошел на выдвижение Цыбулько. Его место занял Родыгин,
Харитоныч
Идем на передовую с агитатором 959-го полка капитаном Пирусом. Удивительное лицо у Владимира Кондратьевича — всегда добродушное, улыбчивое. Он улыбается даже тогда, когда говорит о серьезных вещах Приветливость, добрая предрасположенность к собеседнику так и лучатся в его небольших зеленоватых глазах. Наверное, такие глаза и должны быть у агитатора. Ведь он говорит с солдатами по душам, на самых доверительных нотах.
На пути из штаба полка в батальон сделали остановку в выгоревшей наполовину польской деревне, переходившей несколько раз то к нам, то к немцам. Здесь шли жестокие бои. Присели на скамейку у домика, уцелевшего от пожара и снарядов. Напротив — пепелище другого дома. Судя по фундаменту, большого. Остов задымленной печи, оголенная кирпичная труба, печально уставившаяся в небо, остатки обгорелых стропил, покореженные куски обвалившейся железной крыши.
Загорелое, обветренное лицо Владимира Кондратьевича непривычно помрачнело, во взгляде застыла суровость.
— Школа была, — тихо произносит Пирус. Минуты две молча созерцает пепелище и дрогнувшим голосом добавляет: — Здесь сгорели наш командир роты лейтенант Островерхов Дмитрий Степанович и пятеро его бойцов…
Прошу капитана рассказать, как это случилось.
…Рота Островерхова выбила гитлеровцев из этой деревни. Через полчаса немецкая пехота и бронетранспортеры ринулись в контратаку. Два яростных натиска отбила рота, но фашисты решили любой ценой вернуть деревню и стали обтекать ее.
Островерхое понял: окружения не избежать, надо отходить. И в это время его ранило в грудь. Лейтенант приказал взводам уходить, а сам с рядовым Соломухой, Татариным, Гулко, Бондаревым и Лукайчуком остался.