Заняли они оборону в школе — самом большом и прочном здании. Держались, прикрывая отход роты, больше часа. Истекая кровью, теряя силы, Островерхов продолжал руководить боем. Фашисты обложили школу со всех сторон, но взять ее не смогли. Тогда они подожгли здание.
Я записал рассказ капитана Пируса. Через несколько дней корреспонденция о подвиге коммуниста Островерхова и пяти его солдат появилась в нашей газете.
Мы пошли с Пирусом дальше, миновали небольшой сосновый бор. За ним к батальону вел извилистый ход сообщения. У меня было задание написать о старом солдате-добровольце Иване Харитоновиче Картавом, участнике первой мировой войны, кавалере двух Георгиевских крестов. «Навели» редактора на Картавого, воевавшего с немцами вторично, политотдельцы. И вот теперь мне предстояло с ним встретиться.
В землянке находилось все отделение, которым недавно стал командовать рядовой Картавый. Сухопарый, костистый усач выглядел моложе своих пятидесяти трех лет. Бравый, неунывающий солдат! Из тех, кого народная молва наделила и отвагой, и находчивостью, и удалью. Именно таких возвеличивают наши были и небылицы. И в сказке его можно встретить, и в веселом анекдоте, где он всегда выходит сухим из воды, блистает смекалкой да удачливостью. Поистине народный герой.
Иван Харитонович сидел на земляных нарах, старательно начищал ППШ и не умолкал ни на минуту.
— Вот она, машинка, — ласково поглаживал автомат Картавый. — Семьдесят две пульки — гроб с музыкой немцу. А в четырнадцатом я, окромя трехлинейки, никакого оружия в руках не держал. Один пулемет на всю роту. Теперь вот каждый сам себе пулеметчик. Сила!
Бойцы любили послушать байки Картавого.
— Расскажи, Харитоныч, как ты на той войне «языков» таскал из немецких окопов, — подзадоривая кто-то из солдат, хотя все уже слышали, и не раз, о былых вылазках георгиевского кавалера в стан противника.
Харитоныч охотно откликался на просьбу, оснащал свой рассказ прибаутками, поговорками, острым соленым словцом. В том и прелесть была его воспоминаний, сопровождаемых дружным хохотом слушателей.
— От заливает! — замечал кое-кто поначалу. Теперь таких сомнений никто уже не высказывал: в деле, на поле боя, убедились, что Харитоныч хваткий, сноровистый солдат, в любой обстановке не теряется.
— А как ты, Харитоныч, в действующую попал? Ведь все-таки годы. Военкомат-то куда смотрел?
— Годы — не кирпичи, ежели не отлеживаешься на печи, — вразумительно разъяснял Иван Харитонович и в который раз начинал излагать историю о том, как он «уломал» военкома.
…По улицам горящего Киева шли полки, освободившие город. Непрерывным потоком, тарахтя по мостовой, двигались наши танки, автомашины, артиллерия. Залюбовался Иван Харитонович этой могучей силой, и засосало у старого солдата под ложечкой.
Но дома никому ничего не сказал. Провожая в армию третьего, младшего, сына, достал из шкафа шкатулку, раскрыл.
— Видишь мои награды? Георгиевский зазря не давали. Я немцев бил, и ты побей. Идешь на святое дело — защищать Родину. Иди и помни о солдатской чести!
Отправил он сына в армию, а самому дома не сидится, места себе не находит. Однажды утром разгладил усы перед зеркальцем и пошел в военкомат.
Там — подполковник. Такой ладный, вежливый.
— Чем могу служить, отец? — спросил. — Помощь какая нужна?
— Помощи не треба. Сам хочу помочь сынкам. Отправьте на фронт.
Подполковник вскинул брови:
— Управимся, папаша, без вас. Сколько вам лет?
— Пятьдесят два.
— Вот видите! Понимаю ваш порыв. Но… возраст.
Иван Харитоныч не отступал. Не хилый он старик, а закаленный солдат.
— В четырнадцатом-пятнадцатом не царю служил, а Родине. Два «Георгия» у меня. Вот они, — и раскрыл перед военкомом шкатулку. — Давно не держал в руках трехлинейку. А теперь время пришло. Силы еще есть. Нельзя по закону, пошлите добровольцем.
Долго они беседовали. И «уломал»-таки Харитоныч подполковника.
Заслали рядового Картавого сперва в обоз к тыловикам. Но разве такого удержишь поодаль от фронта? Иван Харитонович умел «уламывать» малых и больших начальников. Не сразу, постепенно, но продвигался службой поближе к переднему краю. Из армейского тыла — в дивизионный, затем — в полковой. А тут уж проще простого до стрелковой роты.
И вот шагает бывалый солдат Иван Картавый в настоящем боевом строю наравне с молодыми. И воюет не хуже других, и не нарадуется своей «машинке» в семьдесят две пульки: хорошо косит фашистов автомат.